А на собрании ораторствовала проснувшаяся спирилла:
– Итак, граждане, последнее слово остается за мной… Насколько я помню, говорил здесь вибрион, много говорил – все уши прожужжал, говорила туберкулезная палочка, говорила сифилитическая спирохета… Будто слышала я, как бормотали что-то дизентерийная и брюшнотифозная палочки… Но все, что здесь говорилось и бормоталось, для меня недостаточно губительно… По крайней мере, для того, чтобы кому-нибудь из вас быть председателем… А время уже позднее… И я даже, кажется, успела задремать под вашу однообразную музыку…
– Вы даже всхрапнули, тетенька, изрядно, – пояснил холерный вибрион.
– Ну, положим, не всхрапнула… – возразила спирилла, – впрочем, не в этом дело… Председателем собрания все-таки буду я… Так я решила. Кто против, прошу высказаться!
Высказываться никто не пожелал, и быть бы спирилле председателем, если бы не случилось следующего:
Бурно рассекая воду, увлекая в водяной круговорот всех малорослых и даже великорослых участников съезда, извне под микроскоп ввалилось какое-то существо…
Кто это был – никто не знал.
И, главное, никто не мог определить, что это была за личность – так умело напустила она в глаза всем туману, – какую форму она имела, и чем, собственно, была так замечательна, что вела себя столь развязно и даже, пожалуй, неприлично.
Прежде всего «оно» (ввалившееся под микроскоп существо), конечно, отдавило хвост беспокойному вибриону; тот даже не успел взвизгнуть в виде протеста… Затем, верчением своего собственного тела, оно, как уже было замечено, образовало круговорот, в который втянулись многие участники съезда. С некоторыми вследствие этого случилась неприятная история. Так, у дизентерийной палочки, не обладавшей особенно большими размерами, закружилась голова от чересчур быстрого вращения и произошло нечто вроде морской болезни.
Но все в мире движется вперед, следовательно, все проходит, меняется и успокаивается. Улеглась и вода под микроскопом, успокоилось и собрание; и хотя дрожь перед таинственным существом продолжала трясти некоторых, спирилла, которой досталось меньше всего, чтобы не потерять окончательно авторитета, сумела выдавить из себя пару-другую слов:
– Кто вы, милостивый государь?
Милостивый государь сделал попытку повторить волнение воды, волчком закрутясь на месте, но этот номер у него уже не прошел, так как участники съезда плотным кольцом сгрудились вокруг него, чем не позволили производить дальнейшие эксперименты над своими телами.
И существу осталась одно – заговорить. Он, к немалому удивлению всех, так и сделал, причем речь повел с самого начала довольно странную:
– Кто я?.. Меня никто не знает! Я – никто! Меня еще нет! Нет, по крайней мере для человечества… Вы-то, наверняка, догадываетесь, видя мою необъятную мощь и силу, что я вам не пара, что я вызываю самую свирепую из всех свирепых болезней, и в этом смысле стою далеко впереди вас.
– Хи-хи-хихи! – раздался вдруг звонкий, ядовитый смешок, который, как вы уже догадались, принадлежал холерному вибриону.
– Хи-хи-хи!.. Да это наш старый друг, сыпнячок! Смотрите, как он ловко пускает в глаза пыль… Подумаешь бог весть что!..
– Позвольте, – оскорбленным тоном прервал жизнерадостность вибриона тот, которого назвали сыпнячком, – что это за фамильярность? Прежде всего – какой я вам друг, да еще старый? А затем – что такое: сыпнячок? Правда, я возбудитель сыпного тифа, но это не дает никому права назвать меня «сыпнячком»! Людьми я еще не открыт, поэтому имени не имею, о чем, конечно, не жалею; наоборот, – в этом моя гордость!
– Позвольте, уважаемый товарищ, – решилась вставить свое слово спирилла, – ввиду того, что мы с вами орудовали всегда рядом, по одним и тем же странам, как Россия, Галиция, Венгрия, Испания и Ирландия…
– К чему это вы? – возразил надменным тоном возбудитель сыпного тифа. – Не хотите ли вы сказать, что вы мне сродни?
– Да, да! Именно это я имела в виду, – невозмутимо продолжала спирилла. – Конечно, я не настаиваю на том, что у нас папаша и мамаша были общие, но мы ведем себя почти как два близнеца.
– Гм! – промычал неопределенно возбудитель сыпного тифа.