Река петляет сквозь горы, обходя крутизну и отыскивая свою единственную дорогу. Деревья вырастают, сгибаясь под напорами ветра.
Нет, жизнь непроста, она не может быть ровной и гладкой.
Жизнь — это горение, а в огне что-то сгорает.
Жизнь — это свет, а свет кого-то слепит.
Жизнь — это борьба, а в борьбе должен быть победитель.
Жизнь.
В этом слове немало значений.
Жизнь цветка, которому отпущено на веку одно лето.
Жизнь птицы, живущей три весны.
Жизнь человека.
И жизнь страны.
Все они плотно переплелись.
Разве можем мы жить без цветов, без пения птиц? А разве можем жить без Отечества, без Родины, без отчего крова?
Есть, правда, иные, похожие на странное растение — перекати-поле, несет их ветер, и нет им нигде пристанища. Только ведь даже перекати-поле несет ветром, когда оно умерло, превратилось в высохший клубок, оторвалось от земли.
Но это — ничтожное.
Тут же речь о великом.
Да, исток реки — в единственном ключе. Но силу и мощь течение наберет, лишь когда сольются в одно русло тысячи малых ручьев и сотни небольших речек.
Дуб проклевывается единственным росточком, но силу и мощь он наберет, лишь когда раскинет пушистую крону, разметнет могучие ветви, а и ветви и крону питают многие корни большого дерева.
Корни дерева и притоки реки похожи.
Они кормят ствол и реку.
А жизнь человека поит его Отечество.
Дальнее и близкое, песни и сказки, небо и земля, подвиги и герои, предки и современники — все это сродни корням, сродни притокам, которые, слившись воедино, превращаются в великую силу.
Человек рождается, живет и умирает не сам по себе.
Рожает его мать.
Живет он с друзьями, сражаясь с врагами.
А умирает, оставив дело.
Дело, которое подхватывают другие.
Человек сродни реке, слившейся в мощное русло из многих притоков.
Человек продолжает начатое до него.
Тем он и силен, что, лишь продолжая, лишь вбирая из матери-земли токи жизни, он способен совершить великое.
Эта повесть про великого человека. Про великого человека, рожденного великими силами.
ЕГО ДУША
Что познает человек прежде всего? Еще не научившись говорить, не научившись понимать?
Материнское лицо, которое бывает так близко, когда мать кормит дитя своим молоком. Боль. Голод.
И красоту.
Почему малый росточек жизни, маленький человек, в сознании которого мир едва успел перевернуться и стать на ноги, тянется к ромашке, похожей на солнце? Почему ладошка его мнет клейкий листок? Почему издает он радостный всхлип, разглядев нарядный сарафан божьей коровки — красный, в черную крапинку?
Да потому, что детство ближе к природе, чем любая другая пора человеческой жизни.
Ведь и мать — частица природы. И сам маленький человек — ее частица. А пока он не вполне самостоятелен, он особенно близок ей.
В детстве много открытий. Но главное среди них — мир, который окружает.
Вот светлая бабочка присела на малиновый цветок шиповника. Вот у подножия травинки, похожей на огромное дерево — только поменьше, — возится бронзово-загорелый жук. Вот кузнечик — он только что скрипел невидимым смычком, а теперь затих, вглядываясь в тебя булавочными бусинками настороженных глаз.
Мир, оказывается, живой, даже мертвая лесина глухо стонет, если ударить по ней палкой.
Мир живой, и маленький человек, подрастая, видит, как смеется, как поет, как плачет и как страдает этот мир, даже если он и молчит.
Еще не осознавая себя, не зная родной речи, малое существо понимает: есть два пути в этом мире. Один — причиняя боль тем, кто не может тебе ответить. Второй — жалея всех, кто слабее.
Пожалев, человек становится человеком.
Какое первое слово, сказанное им?
Их не так уж много, слов, которые люди произносят первыми.
«Мама». «Папа».
Наверное, еще какие-то есть. Старшие ведь порой в любом сочетании бессмысленных милых звуков ищут осмысленность речи.
И каждый раз повторяется великое, уже пройденное однажды — сквозь тысячелетия — человечеством, народом.
От немоты — к слову.
От одиночества — к людям.
От напряженности непонимания — к улыбке общения.
Придя в свой час, он скажет слово там, где царила вечная немота. Он соединит своим словом безжизненное с жизнью, бесконечную ночь со светом.
И это слово будет русским.
Истинный человек бесконечно уважает любую речь как принадлежность самобытности и равенства. И все-таки нет для нас ничего славней русской речи!