С л у г а. Генерал Румянцев, коллежский асессор Яковлев и генерал Ушаков.
В о л ы н с к и й. Ушако-ов?!
С л у г а. Он, батюшка.
В о л ы н с к и й. Слышь, Вась, а?
К у б а н е ц. Ничего, батюшка. Бог милостив. Главное, что Юста Липсия успели сжечь.
В о л ы н с к и й. Тшшш!
Входят ч л е н ы с л е д с т в е н н о й к о м и с с и и.
У ш а к о в. Господин кабинет-министр Волынский. По высочайшему повелению объявляется вам арест на дому!
В о л ы н с к и й. Владычица пречистая! В чем же я провинился, ваше превосходительство?
У ш а к о в. А о том будете по пунктам спрошены и по пунктам же ответите с полным чистосердечием.
В о л ы н с к и й. Прошу брать места, садиться.
Комиссия рассаживается. У двери становится к а р а у л.
Это что же - мне и из дому выходить нельзя?
У ш а к о в. Арест есть арест. Должен также передать вам высочайшее запрещение ездить ко Двору.
В о л ы н с к и й. Ни ко Двору, значит, ни со двора.
У ш а к о в (перед генеалогическим древом). Это, верно, и есть пресловутая ваша родословная? Кто же вам это присоветовал?
В о л ы н с к и й. Никто не советовал, а видел я такое дерево у покойного фельдмаршала Шереметева, да и себе решил.
У ш а к о в. А зачем у вас тут ложь?
В о л ы н с к и й. Где у меня тут ложь?
У ш а к о в. Как же не ложь? Изобразили среди своих предков сестру Дмитрия Донского! А нам известно, что вы не от нее происходите, а от первой жены Волынца, неведомой литвинки.
В о л ы н с к и й. Вы, ваше превосходительство, никак родословную мою лучше меня знаете?
У ш а к о в. Во главе Тайной канцелярии стою, батюшка, почитай, более двадцати лет. Натурально, лучше многих знаю многое. А сия сабля, которой Волынец якобы на Куликовом поле сражался, не куплена ли вами у татарина в Астрахани?
В о л ы н с к и й. У кого б ни куплена - то, ваше превосходительство, мое дело. Пункты ваши давайте, пункты!
У ш а к о в. Изволь пункты. Написал ты ее величеству про неких бессовестных людей, льстецов и тунеядцев, и плутов, кои ее величество обманывают для выгоды своей разными потворствами и вымыслами. И будто они, эти бессовестные люди, помрачают добрые дела людей честных и приводят государыню в сомнение, чтоб никому не верила. Безделицы изображают в виде важном, ничего прямо не изъявляют, но все с закрытыми глазами, с минами печальными и ужасными, дабы государыню привесть в беспокойство и выказать свою преданность, чтобы их одних употребляли во всех делах. А от этого якобы прочие преданные люди теряют бодрость и почитают за лучшее молчать там, где должны бы ограждать государственную выгоду. Писал?
В о л ы н с к и й. Писал.
У ш а к о в. Кто тебе советовал?
В о л ы н с к и й. Никто. Примеры имел исторические.
У ш а к о в. Кому показывал?
В о л ы н с к и й. Многим показывал.
У ш а к о в. Это ты не на герцога Бирона тень наводил?
В о л ы н с к и й. Ежели желаете знать, герцогу Бирону я тоже показывал раньше, и герцог не подумал, что я на него тень навожу. А князь Черкасский сказал, прочитав: это же самый портрет графа Остермана. И лекарь Лесток сказал: ежели попадется в руки Остерману, - он тотчас узнает, что писано против него.
У ш а к о в. Из каких же причин ты вздумал копать против графа Остермана?
В о л ы н с к и й. Нешто я под него копал?
У ш а к о в. Как же не ты? Уж граф удивляется: за что, говорит, Артемий Петрович на меня столько зла держит, что всех, говорит, мною поставленных чиновников шпынять изволит, а иным даже ссылки требует.
В о л ы н с к и й. Ежели желаете знать, то не я зло держу, а держит зло герцог Бирон. Он про графа Остермана слышать не может, и вот меня на него натравливал все эти годы. А сейчас оба, конечно, сиг в кусты, а я в ответе. Обмишулили меня интриганы-немцы.
У ш а к о в. Ты отвечай без обиняков, на других не сваливая, какое ты держишь зло против графа Остермана; за что государыне на него писал. А у герцога Бирона мы сами спросим, если нам потребуется.
В о л ы н с к и й. Не зло, а обидно. Кому хотите будет обидно, если его рвения не видят и не ценят, и я живу яко нищий, а немец Остерман в преизбытке живет и в чести. Пуще же всего обидно, что он от нас, русских, все в тайне держит. Что знает, даже жене своей не скажет, не то что нам.
У ш а к о в. В каких делах граф Остерман обращается, про то его жене и слушать невместно. Не маленький, кажется, можете сами понимать. Далее вот какой пункт: очень вы к людям немилосердны, так что всякую меру превышаете.
В о л ы н с к и й. А где и кем, ваше превосходительство, установлена мера немилосердия?
У ш а к о в. За неснимание шапки полицейскими служителями, проходившими мимо ваших окон, изволили их кошками наказывать. Было?
В о л ы н с к и й. Врут полицейские служители.
У ш а к о в. Мичмана князя Мещерского на деревянную кобылу сажал и псов ему к ногам привязывал и по спицам босиком бегать принуждал - было?
В о л ы н с к и й. Врет Мещерский.
У ш а к о в. Секретаря Академии наук Тредьяковского в покоях герцога Бирона бил?
В о л ы н с к и й. А что, нельзя?
У ш а к о в. Если в чем-либо провинился Тредьяковский, следовало объявить куда надо, а не истязать без суда.
В о л ы н с к и й. Да уж теперь говори что угодно, а я свое взял потешился.
У ш а к о в. Еще пункт. Как смел ты проект свой дерзостный подать государыне?
В о л ы н с к и й. Кому же было подавать? Она государством правит, а проект - об улучшении управления.
У ш а к о в. Да как смел ты ее величество тревожить, когда она войной обеспокоена! И как смел столь премудрую и опытную владычицу поучать, как какую-нибудь малолетнюю? И кто с тобой в этом соучаствовал?
В о л ы н с к и й. Никто. Сам писал.
У ш а к о в. Единолично-с?
В о л ы н с к и й. Единолично-с.
У ш а к о в. Напрасно запираетесь. Нам известны имена всех соучастников.
В о л ы н с к и й. Изволите говорить так, будто я преступление совершил.
У ш а к о в. А ты чаял - подвиг? Чаял - пользу отечеству приносишь?
В о л ы н с к и й. Если б от моего проекта последовали улучшения, понятно, пользу.
У ш а к о в. В герои мостишься?! То-то ты всякие истории читаешь.
В о л ы н с к и й. Я извинения приношу, что ее величество своим донесением потревожил.
У ш а к о в. А что ты, забыв святость палат государевых, в герцогских покоях Тредьяковского избивал, в том извинения не приносишь?
В о л ы н с к и й (становится на колени). Приношу и в том. Вспыльчивость проклятая!
У ш а к о в. А что в делах управления государыню дерзнул наставлять?
В о л ы н с к и й. То ж я без злого умысла. Гордыня моя меня попутала. Бес гордыни, знать, под руку толкал. Думал - хорошо сие будет. Какие там еще пункты? Пожалуйста, кончайте поскорей.
Р у м я н ц е в. Мы заседанию своему и без тебя время знаем. Тебе надобно совесть свою очистить и отвечать с изъяснением, обстоятельно, а посторонних предметов не касаться и не учить нас.
В о л ы н с к и й. Где же я касался постороннего? Я отвечаю, что спрашиваете.
У ш а к о в. Нет, не отвечаешь. Про графа Остермана так и не ответил: чем можешь доказать приписываемые ему поступки?
В о л ы н с к и й. Зачем мне доказывать? Пущай он доказывает, что поступков не совершал.
У ш а к о в. Это уж ни с чем не сообразное говоришь.
Р у м я н ц е в. Не хочет сказать прямо.
У ш а к о в. Изволь говорить прямо: можешь доказать или не можешь?
В о л ы н с к и й. Не могу.
Р у м я н ц е в. Как же так?
В о л ы н с к и й. Память слаба стала. Не вспомню ничего.
У ш а к о в. Так зачем писал?
В о л ы н с к и й. Зачем-зачем? Писал и писал. Писал, думал - складно получится.
У ш а к о в. А что доказывать придется - и не подумал?