На ночь Тайма проводила Ксандру в школу, а через недолгое время прибежала снова и сказала, что Авдон, должно быть, ушел на охоту: вместе с ним исчезли из дома ружье, заплечный мешок, кое-какие продукты, лыжи.
Обе побежали по поселку тревожить и поднимать людей на поиски. Пурга не утихала, а ночь сгущалась, чернела, и все поиски ничего не дали. Авдон не мог уйти далеко, но в такую непроглядь, какая дула, можно было потеряться в нескольких шагах от своего дома.
После этого пурга бесилась еще двое суток и занесла не только следы Авдона, а весь поселок до крыш. Поискали Авдона по окрестным лесам, горам — не нашли и решили: знать, далеко завели его глупы ноги.
Начались весенние притайки. Народ полез с лопатами на крыши своих туп, чтобы сбросить оттуда снег. Сбросив с высоты, принялись отгребать от стен и возле крайней тупы откопали замерзшего Авдона. Он лежал у глухой стены. Громко постучаться в нее или переползти к другой, за угол, где было крыльцо и окно, знать, не хватило сил. Ни ружья, ни мешка, ни лыж при нем не оказалось. Это все нашли брошенным поблизости, когда притайки усилились.
Похоронив мужа и наплакавшись досыта над вещами, оставшимися после него, Тайма принялась собираться обратно в свою Большеземельскую тундру. Тупу отдала школе: делайте что угодно, хоть живите, хоть жгите. Машинку отнесла колдуну и сказала:
— Я согласна отдать ее за пять быков.
— Дорого. — Колдун фыркнул. — Она худая, обманная.
— Хорошая, погляди сам! — Тайма показала на машинку. — Видишь «ясно». — Затем показала на небо: — И там ясно.
— Обманная, я знаю. Хочешь одного быка?
— И пять не возьму от тебя! Вот тебе, а не машинка! — Тайма бросила в колдуна грязью. — Ты испортил ее, из-за тебя пропал мой Авдон. — И, уходя, кричала на весь поселок: — Колдун испортил машинку, из-за него погиб Авдон!
Уезжая, распространила это на всю долгую дорогу, а потом — на всю оленью землю.
Так оно и было на самом деле: однажды колдун пробрался без хозяев в незапирающуюся тупу и так помял машинку, что она замерла, остановилась.
Из Ловозерского поселка, где была государственная строительная контора, Колян привез досок, стекла, гвоздей, привез бригаду русских мастеров, и они перестроили тупу Максима: сложили русскую печь, прибавили окошек, сделали нары, высокий стол и под стать ему табуретки.
— Что это? — недоумевали соседи. — Постоялый двор? Зачем столько окошек? Зря много, будет сильно холодно.
В день окончания работ Колян позвал соседей, угостил водкой, выпил сам немножко, потом взял гусли, сел рядом с Максимом и ответил на все недоумения песней:
Гостеприимная тупа широко прославилась, гораздо шире, чем достигал свет ее огней. Народ прозвал ее «Дом о семи окон», хотя их было только четыре. А сторонние пастухи, рыбаки, охотники уже не искали, где можно переночевать, перебыть непогоду, а шли прямо на огни этой тупы и держались в ней как дома: сами топили печь, приносили дрова, воду, кипятили чай, варили еду.
Наподобие незамерзающей лапландской речки, в тупе постоянно журчали разговоры, рассказы, сказки, плескался смех. Рыбаки, охотники любят прихвастнуть: у охотников от одного выстрела падают целые птичьи стаи, рыбаки ловят удочками китов. Иногда забегали выпивошки, которые за рюмку водки согласны обойти кругом Белое море. Они приписывали себе все северные приключения; каждый из них сто раз тонул, замерзал, попадал в лапы медведям, на зубы волкам… Тогда так смеялись, что тупа дрожала.
Немножко жалуясь и немножко радуясь, Максим говорил:
— Я стал гостем в своем доме. Один зовет: «Максим, садись с нами обедать!» Другой говорит: «Максим, за твое здоровье!» — и подносит водку. Третий наливает меня чаем. Легко, весело живу. Только иной раз некуда протянуть ноги, везде люди, и хозяин тупы Максим идет ночевать к соседям.