Еще наше спасибо русскому народу! Я хорошо знаю русских: работал с ними на железной дороге, водил их по горам, возил на оленях. Это хороший народ, добрый, как отец родной. Иной русский сам живет в бараке, вроде нашей старинной тупы, а нам строит такие дома, где будто, не заходя, живет само солнце: светло, тепло, всегда любая вода, у каждого своя баня — ванна, кухня. Многие русские отдали Северу всю свою жизнь. Вот товарищ Крушенец строил здесь железную дорогу, воевал, помогал нам делать колхозы…
При этих словах Крушенец приподнялся и поклонился.
— Вот первая, заслуженная учительница Александра Сергеевна Лугова. — Колян повернулся к ней.
Ксандра тоже приподнялась и поклонилась.
— Она приехала к нам с Волги, из теплого, светлого дома и приняла на себя всю нашу прежнюю горькую жизнь, с дымными кострами, с кочеваньем по тундре, с пургами, морозами, с комариной и темной порой…
И еще наше спасибо работникам интерната! От пеленок до жениховских лет они держат наших детей у себя, кормят, одевают, обувают, учат их, возят в лагеря — и все бесплатно. Ребятам ничего не надо делать, только открывай рот.
Русские люди зажгли нам солнце. Но на этом солнце, как и на том, на высоком, — Колян показал рукой вверх, — есть темные пятна. Вот на стенке написано: «Дети должны жить не в тундре, а в интернате». Это неладно. У меня трое детей и семеро внуков. Все были в интернате, и получились из них городские, тротуарные люди. Мне некому отдать олешков, мне некому отдать хорей.
Прежний, тундровый, человек в любом месте, в любое время добудет съедобную птицу, рыбу, зверя, корень. А интернатский в тайге, в тундре, в горах ничего не знает, ничего не умеет, без магазина умрет с голоду. Интернатские не знают дело своих отцов. Колхозный пастух получает пятьсот — шестьсот рублей в месяц, у него тридцать оленей своих, бесплатные дрова, попутно он промышляет рыбу, пушнину. Некуда лучше! А интернатских не заманишь в пастухи, им давай город, тротуар, кино. Совсем как не наши дети.
Теперь главное моднό — город, из-за него наши дети позабыли и дом, и отца с матерью, и бабушку с дедушкой. А мой ум так думает: чтобы везде город — не выйдет, нужна и тайга, и тундра, и горы, и море… И олени, и оленные пастухи, ямщики, проводники: без них не устроишь хорошую жизнь на Севере.
Мой народ маленький, всего две тыщи человек. Но пока этот народ — большой клад для Севера: он природный оленевод, охотник, рыбак, следопыт. И самый маленький народ может делать большое дело, если поставить его на правильную тропу. Наши дети должны жить не в одном интернате, а и в тайге, и в тундре. Мало читать, писать да пустой мяч гонять, надо бросать аркан, ловить оленей, ездить на них, стрелять зверя, ловить рыбу…
Тротуарный человек — только половина человека. Нам не надо таких. Интернат похож на рай, но из этого рая выходит много лентяев и бездельников. Надо менять этот рай. Не надо нам лишней заботы: она несет вред. Правильному человеку не нужен бездельный рай, а нужен труд. Своя рыбка слаще чужой, свой песец мягче покупного. Нам нужны не тротуарные люди, не вино и моднό, — этого уже слишком много, — а грамотные тундровые люди: пастухи, рыбаки, охотники, ветеринары, звероводы… Я сказал все, пока прощайте!
Коляна наградили дружными аплодисментами. После перерыва выступал с большой программой местный хор.
Несколько раз Ксандра замечала, что на нее время от времени взглядывает незнакомый старик, по облику из приезжих специалистов. После концерта, у раздевалки, старик подошел к ней и спросил:
— Вы — Руся?
— Да, была когда-то. А вы кто?
— Валерий.
— Валерий? — переспросила она с невольным изумлением.
— Тот самый, который… — Он несколько замялся.
— Переменился неузнаваемо, — вставила Ксандра.
— Да, постарел, на плечах семь десятков.
— Не огорчайтесь. Вы переменились к лучшему, из довольно нескладного молодого верзилы стали таким красивым стариком. Седой, подтянутый, с молодыми глазами — это красиво.
— Смейтесь. Так и быть, не стану обижаться.
— Не смеюсь, не в моем возрасте смеяться над старостью.
Они вышли и, не сговариваясь, машинально повернули в малолюдный конец поселка.
— Вы были прекрасны, — вспоминал Валерий. — Есть ходячее выражение: женщина неземной красоты. Неземная красота — что-то нежное, но хилое, почти бесплотное Вы же были стройная, сильная, румяная, ловкая, с сияющим взглядом. А какие волосы: пышные, легкие, светлые как пена водопада. Вы были женщиной самой высокой земной красоты. Лучше расхваленного небесного создания.