Прощупывая глубину хореем, Колян осторожно ступил на переправу. Вода хоть и бросалась яро, но была невысокая и бесилась, кипела она оттого, что мелкая, что сильно чувствовала близкое, щербатое дно. Глубокая же не чувствует дна — и спокойна. Переправа оказалась к хорошем виде, лишь в нескольких местах хорей нащупал неширокие пробоины. Беда невелика — их можно забросать валунами.
Еще раз, обратно, Колян прошел переправу и начал собирать валуны. Но Катерина Павловна не могла успокоиться и требовала промерять все новые и новые места. Пришлось снова лезть в воду. Что поделаешь: он — только ямщик, а хозяйка — она. Сунув хорей в разные места, Колян наконец доказал, что где тише, там и глубже.
— Странно, — бормотала Катерина Павловна.
— Реку знать надо, — ворчал Колян, начавший сердиться. — Я говорю, она любит делать обман: где мелко — пугает, где глубоко — манит.
Долго собирали и подносили к реке валуны, потом Колян забрасывал ими пробоины в переправе. Камень — не пух, и все до того замотались с валунами, что начали спотыкаться и на ровном месте.
— Давайте-ка отдохнем, поедим. Коляну надо подсушиться, — заговорила Катерина Павловна. — И переправимся с новыми силами легче.
— Ничего не надо, — твердо сказал Колян. — Все потом, за рекой.
— Ты же весь промок, начерпал полные тоборки.
— Не первый раз, мы всегда в воде.
— Вот и плохо.
Колян уже подметил, что Катерина Павловна упрямая, любит спрашивать, зачем да почему, а делать по-своему, и решил действовать тоже упрямо, но без лишних слов.
— Садись на передние санки! — сказал он ей.
К нему подскочила Ксандра:
— Я хочу первая.
— Ты все-таки решил ехать без отдыха, — не унималась Катерина Павловна. — Не понимаю почему.
— Я должна опробовать переправу, — настаивала Ксандра. — Не беда, если и выкупаюсь. А маме нельзя.
— Почему отдыхать обязательно на том берегу? Надо советоваться. Ты не один едешь. Нехорошо упрямиться, — выговаривала Катерина Павловна.
Выслушав все терпеливо, молча, Колян повторил:
— Садись на передние санки! — и повел упряжку.
Катерина Павловна подчинилась. Перед тем как ступить на переправу, Колян достал из кармана кусок хлеба и бросил в реку.
— А это зачем? — спросила Ксандра.
— Потом скажу.
Когда олени зашли в воду, Колян пустил их вольно, а сам, отбежав назад, принялся подталкивать санки. Боясь шумной, бурной воды, олени шли быстро. На неровностях переправы санки сильно шатались.
— Держись, Картина Павловна, держись! — кричал Колян.
Валуны, из которых была сделана переправа, лежали не плотно, иногда олени попадали ногами в промежутки, утопали по шею и делали отчаянные рывки. Все время Катерина Павловна чувствовала, что нарта, будто живой зверь, старается сбросить ее, ускользает.
Но вот и берег. Колян оглядел его, нашел среди белой ягельной поляны небольшой круг темной, голой земли, на нем четыре плоских закоптелых камня — дорожный очаг — и сказал Катерине Павловне, чтобы набрала дров, разводила огонь, варила обед, кипятила чай. За этим он и переправил ее первой.
Затем Колян начал перегонять стадо. Олени упирались, особенно маленькие оленята, еще не видавшие такой бурной воды. Но Колян приказал собакам, и они, бешено лая, с ощеренными зубами, так налетели на оленей, что, казалось, вот-вот перекусают всех. Загнав стадо в реку, лайки поплыли следом за ним. Хилым и малым они придавали силы, робким — смелости.
Осталось переправить вторые санки.
— Я переберусь пешком, — сказала Ксандра.
Колян молча отошел в сторону, сел на камень.
— Ты чего? — спросила она.
— Буду ждать, когда ты сядешь на санки.
— Напрасно, не дождешься. — Она быстро повернулась, взмахнув косами, как лиса хвостом, и пошла к водопаду.
Шла и оглядывалась, что делает Колян. Он продолжал сидеть.
На другом берегу уже дымил костер, а Колян и Ксандра все не хотели сдаваться.
— Вы скоро? — крикнула встревоженная Катерина Павловна. — Скорей! Упряжные олени рвутся за стадом в тундру, я не знаю, что с ними делать.
— Да вот Колян… — отозвалась Ксандра. Ей так хотелось перейти бурную реку, именно перейти, а не переехать.
— А ты чего бродишь? Садись!
Пришлось Ксандре взобраться на санки.
— Сам ходит, а мне нельзя, — обидчиво сказала она, будто сама себе, но так, что Колян слышал.
— Зачем мочить четыре ноги, когда можно две, — сказал он с укором.