— Макрида Семеновна! А, Макрида Семеновна… встали?
Из-за дверей послышался тонкий, как мышиный писк, голос соседки:
— Ох, и не говорите! Насилу встала. Все кости ноют… к погоде, что ли?
— Не иначе — к погоде. Пожалуйте ко мне — кофейком угощу.
Из дверей показалось сморщенное лицо, курносый носик понюхал воздух, а востренькие глазки так и зашмыгали — будто не один, а тысяча взглядов, как горох, сразу рассыпались по всей комнате.
Она вошла неслышно, будто серая мышь проскочила в дверь, и, поправляя выбившуюся из-под наколки прядь жиденьких серых волос, промурлыкала сладко, как сахар:
— Ну, и к чему вам, право, беспокоиться, Анна Перфильевна. Ей-Богу… Мне даже совсем неловко…
— Какое же тут беспокойство… Никакого беспокойства и нет!
При этом обе расцеловались довольно нежно.
Жилица Макрида Семеновна сейчас же опустилась на стул, потрясла головой и простонала тоненьким, как ниточка, голосом:
— Всю ночь поясница чуть не на куски разламывалась.
Это дало повод хозяйке загореться самым энергичным сочувствием:
— И с чего бы это? Продуло где, что ли?
В ответ на это Макрида Семеновна только горько усмехнулась:
— Хи! Продуло… Где же еще может продуть? Из окна дует… Вот и продуло; в этой паршивой комнате отовсюду дует.
Это были жестокие слова.
Анна Перфильевна отшатнулась от Макриды Семеновны и поглядела на нее совершенно непередаваемым взором:
— Извините, пожалуйста! Почему же это моя комната паршивая?! Сдаю я ее вам почти даром…
Макрида Семеновна одним движением сморщенной руки стерла с губ еще не успевшую исчезнуть улыбку — и голос ее сразу приобрел силу надвинувшегося урагана:
— Это двадцать-то два рубля — даром? Ну, знаете, спасибо за такое «даром». Это ежели все так будет «даром», так скоро и по миру с рукой пойдешь.
— Пожа-алуйста! Если дорого — зачем же вы умоляли сдать вам. «Анна Перфильевна, душечка, — сдайте! Анна Перфильевна, такая-сякая, намазанная, — сдайте!..»
У Анны Перфильевны, конечно, был свой яд в голосе, но по сравнению с Макридой Семеновной это был лимонад, розовая водица.
Макрида Семеновна открыла рот и сама захлебнулась:
— Ах, так?! Милая моя… Может быть, я здесь вообще лишняя?!.. Может, вы и на кофе пригласили меня так уж, скрепя сердце? Пожалуйста, пожалуйста! Не видала я вашего кофе! Свой имею!
Тут Анна Перфильевна вовремя вспомнила, что она хозяйка и что законы гостеприимства святы даже у диких народов…
— Что вы, что вы, милая!.. Мне кофе не жалко. Пейте, сколько влезет. Я вон даже наливочку поставила.
Сладкое, волшебное слово!.. Ядовитые слова будто ветром сдуло с губ… И вот уже на губах тихо колышется сладкая, медовая улыбка.
— Серьезно, наливочка?.. Неужели своего изделия?
— Своего.
— И что это за золотые руки у вас, — захлебнулась Макрида Семеновна. — Все сама да сама!.. Истинный клад, а не женщина. Смородиновая?
— Смородиновая. Пейте. Ну, что новенького?
Как снег искрится под лучами луны, так вся заискрилась, заблистала, заиграла Макрида Семеновна…
И столько было дикой энергии в ее взоре, что автор с этого момента должен поневоле оставить спокойный, тихий повествовательный тон и перейти на тон резкий, сжатый, отрывистый, одним словом, на тон драматического диалога…
Макрида Семеновна. — Ах, матушка моя! Новостей — мильон! Да что там мильон? Сто тысяч новостей — вот сколько!
Анна Перфильевна (вся дрожа от лихорадочного ожидания). — Ну? Ну? Да ну же!
Макрида Семеновна. — К инженеру-то нашему, что напротив живет…
Анна Перфильевна. — Ну?!!!
Макрида Семеновна (торжественно). — Опять жена приехала!
Анна Перфильевна (пораженная до глубины души, всплескивает руками). — Что вы говорите?
Макрида Семеновна (торжествуя): — Вот то вам и говорю. Приехала с вещами — я все, все, все, как есть, в окно видела: желтенький чемоданчик, потом коробка такая деревянная, сак да два сверточка. Что уж там, в этих сверточках, не знаю. Он, значит, взял ее за руку, увел поскорее в комнату, и уж они там промеж себя: гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр… — почитай до самого утра.
Анна Перфильевна. — Вот помяните вы мое слово: он ее заманил- к себе, а потом возьмет и зарежет;;
Макрида Семеновна (полная изумления и ужаса). — Да зачем же ему резать?
Анна Перфильевна. — Зачем? А затем. (Придумывает, что бы сказать,) Затем, что потом он опять эту рыжую выпишет, Рюмочку наливки — можно?
Макрида Семеновна (восторженно). — И выпишет! Как Бог свят, выпишет. Вот тебе возьмет выпишет и зарежет! Рюмочку? Не много ли будет?