— Не пиши, а пиши. Ударение на последнем слоге.
— Вы что-то путаете. Почему же вы писали «пиши целую пудик». Это безграмотно. Надо сказать: «пиши целый пудик».
— Что же это за смысл будет?
— Ну… смысл тот, чтобы она вам побольше писала. Целый пудик. А не целую.
— Да у меня — не целую, а целую. Понимаете: от слова поцелуй. Ударение на предпоследнем слоге.
— Все это чрез-вы-чай-но подозрительно. То там у вас ударение, то тут. Потом, почему у вас телеграмма без подписи?
— Как без подписи? «Пудик». Это жена меня так зовет. Мое имя Пуд.
— Повернитесь, — сказала барышня. Я повернулся.
— Это не вы!
— Почему?..
— В вас больше.
— Ну, так что же!
— Вы не то лицо, за которое вы себя выдаете… Телеграмма не может быть принята. Ха-ха… Хороший пуд!
Я побледнел: столько хлопот, столько расходов — и все это рушится из-за пустяка…
Но тут меня озарила мысль:
— Сударыня! — сказал я. — Честное слово, я то лицо, за которое себя выдаю. Но дело, видите-ли в том, что, как известно, имена даются в раннем детстве. И вот, клянусь сам, когда меня так назвали — во мне был ровно пуд. Я и сохранил без изменения это имя, памятуя, что по основным законам Российской Империи, внешние изменения в физическом организме индивидуума не могут отражаться на таком постоянном институте, как принадлежащее человеку имя.
— Например, Пипин Короткий, — подсказал Котя.
— Ну, ладно, — с сомнением сказала барышня, кивая головой. — Телеграмму я приму. Но, все-таки, все это чрез-вы-чай-но подозрительно.
Я обернулся к своему отряду и скомандовал:
— Вольно! Оправсь! Паспорта отставить!
И все весело засуетились: носильщики закурили папиросы, бабушка закашлялась, Бедный Миша съел черновик телеграммы, а попугай захлопал крыльями и восторженно закричал:
— Дурак! Дурак! Дурак!..
Первый весенний выход Меньшикова
Михайло Осипович Меньшиков подсмотрел в окно, что на дворе светлая, радостная весна, подслушал в замочную скважину веселое щебетание птиц и нерешительно подумал:
— Донести, что ли? Эх, была-не-была: не донесу!
И вслед за этим сказал сам себе:
— Семь-ка я пойду, посижу в сквере. Когда он вышел на улицу, солнце, не разобрав за дальностью расстояния, что это Меньшиков, бросило на него пару-другую живительных, теплых лучей.
— Хорошее солнце! — одобрительно подумал Меньшиков. — Хорошо было бы подарить его немцам…
Идя по улице, он то и дело встречал бывших знакомых, которые, увидев его, начинали внимательно рассматривать трубы шестиэтажных домов или заинтересовывались ползущим по небу облачком.
А один, проходя в это время мимо извозчичьей пролетки, отвернулся, посмотрел на лошадь и процедил сквозь зубы:
— Скотина!
— Чего это он лошадь выругал? — подумал, недоумевая, Меньшиков. — Жаль, что он меня не узнал… Можно было бы с ним раскланяться. Давно я ни с кем не раскланивался… Догоню-ка я его!
Меньшиков поравнялся со своим бывшим знакомым, снял шляпу и ласково сказал:
— Здравствуйте, Павел Иванович!
Павел Иванович взглянул на него, пожал плечами и пошел дальше.
— Доброго здоровья, Павел Иванович, — повторил Меньшиков, семеня около господина и заглядывая радостно ему в лицо.
Так как господина заинтересовала какая-то вывеска, то Меньшиков хихикнул и, взяв его за рукав, заискивающе сказал:
— Это я, Меньшиков. Не узнали?
Выпятив нижнюю губу, господин посмотрел на Меньшикова:
— Ну-с?
— Меньшиков я, знакомый ваш… хи-хи.
— Ну, так что же?
— Изволили узнать?.. Михайлой меня зовут… Осипыч по батюшке. Знакомы мы были!
— Виноват, что вам нужно?
— Хе-хе! Не узнаете-с? Очень странно, очень странно! Я просто так, поздороваться хотел…
— Ну-с?
— Я ничего-с. Извините, если обеспокоил. Погодка какая весенняя!
Господин посмотрел на пробегавшую собачонку, проворчал, глядя ей вслед:
— Скотина!
И быстро зашагал дальше.
— Престранный человек, — подумал Меньшиков, оставшись позади. — Теперь собачку скотиной назвал. Такие, право, странные поступки! А меня, я уверен, он не узнал. Близорукие нынче какие-то пошли. А почему? Секли в детстве мало! Вон в Германии…
Он задумался о Германии и, входя в сквер, сказал про себя:
— Отдать бы и сквер Германии! Вон теперь мы должны на него деньги тратить, садовника содержать и прочее, а тогда немцы бы это делали! Ведь вот, кажется, просто, а пойди-ка додумайся до этого…
Он опустился на скамеечку сквера около какой-то дамы с ребенком и строго посмотрел на нее: