Тебя не смеет обижать этот старый толстый кабан.
— А что, папа, — весело завизжал ребенок. — Ты остался с пятачком.
— К каким пятачком?
— Да который у тебя на носу! У людей, говорят с носом, а ты…
Отец открыл рот, выставил два страшных клыка и с ревом бросился к сыну…
По дороге он взглянул в зеркало и — остолбенел: нос его вытянулся, заломился кверху и смотрел в потолок темно-розовым, плоским кружочком.
— Пойдем прогуляемся, — сказала madame Расхлябина.
Муж отложил в сторону газету и смущенно сказал:
— Мне трудно так ходить…
— Как— так?
— На двух ногах… Мне бы и на руки.
— Так кто же тебе мешает?
— На улице — неудобно. Скажут: вот этот толстый кабан Расхлябин со своей женой и поросятами идет.
— Так ходи здесь, в столовой.
— Расхлябин стал на четвереньки и пошел вокруг стола, тихонько повизгивая от удовольствия. На полу он нашел оброненный кем то и растоптанный кусок котлеты. Сел его. Валялся на ковре… Когда вошел сын — бросился на него и пытался сесть. Мать едва отняла.
В столовую вошла кухарка, горничная и с ними двое каких-то людей.
— Мы с вас недорого за них возьмем, — сказала кухарка. — Сам то стар, за то сама объедение. А детишки — все молочные. Молоком кормленные.
— Их можно-бы к Рождеству и заколоть, — сказал один человек, по виду мясник.
— Дело колбасное, — кивнул головой другой.
В ту же ночь два страшных человека резали семью гражданина Расхлябина. Сам Расхлябин долго боролся и даже укусил своего убийцу, а жена его умерла сразу, и последние ее слова были:
— Прощайте, мои поросятки. Дай вам Бог благополучия, здоровья и полного в жизни довольства!
И испустив дух, не слышала она отчаянных предсмертных воплей — последних в роде Расхлябиных.
Клевета
Мы встретились на улице.
— Здравствуйте! — сказал я. — Что новенького?
Гурлянд поморщился и сказал:
— Шарлатаны!
— Кто?
— «Новое Время». Читали?
Он вынул из кармана затасканный номер газеты и ткнул пальцем в одну строку.
— О! «Еврейские публицисты из газеты „Россия“ гордятся тем…» Как это вам понравится?!
— Что же вас так огорчает?
— Они думают, что в нашей «России» есть евреи. Должен вам сказать, — наша «Россия», это единственная Россия, где нет евреев!
— Неужели?
— Чтоб я так жил! Я их, таки этих шарлатанов, конечно, да, понимаю! Им, извините, бельмо на глазу, что есть единственная русская чистая газета, в которой нет этого паршивого племени. Так они же психопаты! У них уже везде грезятся евреи… Они даже меня хотят держать за еврея.
— Неужели?
— А вы что думаете! Когда я им тысячу раз говорил, что я немецкий выходец из Курляндии — так разве они что нибудь понимают?!.
— Какое же они имеют право?
— Что вы меня спрашиваете? Вы их спросите. Гурлянд? Так они только услышат мало-мальски иностранную фамилию, сейчас ай-яяй!.. Сейчас: Гурлянд? Он еврей! Чтоб они так дыхали, как я им еврей!
— Вы бы взяли какое нибудь удостоверение, что ли, что вы не еврей…
— Что значит — удостоверение? Говорю же им, что я английский виходец из Шотландии… Так это разве люди, имеющие ушей?
— Из Шотландии? Вы, кажется, говорили — из Курляндии?
— Ну, да. Я, собственно, из Шотландии вишел в Курляндию, а оттуда в Россию. Знал бы, что здесь такие шарлатаны — ни за что бы не виходил!
— Вы, вероятно, не любите евреев?
— Он меня спрашивает! Чтоб вы так же любили свои болячки, как я евреев! Если бы «Новое Время» знало, как я их люблю, оно бы не сказало — Гурлянд жид. Ой, молодой человек! Если б вы знали, как тяжело виходцу из Испании, чистейшей воды испанцу — слушать: Гурлянд, ты еврей!
— Разве вы выходец из Испании?
— А то откуда же? Из Норвегии, что ли?
— Вы говорили насчет Шотландии…
— Таки да! Я вишел из Испании, пошел на минуточку в Шотландию и через Курляндию — в Россию.
Мы помолчали.
— Почему вы говорите — виходец, — полюбопытствовал я, — а не выходец?
— Почему? Потому что это от русского слова виход.
Он остановился у какого-то дома и, вздохнув, сказал:
— Вот мне нужно зайти сейчас до портного… Так что бы вы думали? Он русский? Хороший русский! Форменный еврей! Это, я вам скажу, такой народ, который всюду засовывает своего носа, как выражается русский крестьянин. Зайдем. Я на немножечко.
Мы зашли.
— Хозяин сейчас выйдет, — сказал мальчишка, расставляя на обеденном столе посуду.