Том 4. Стихотворения, 1930-1940

Дорогой наш друг, товарищ Сталин! Обсуждали мы на собраниях и беседах вашу речь на съезде колхозников-ударников, где вы коснулись и про нас, колхозниц. Вы сказали, что женщины в колхозах – великая сила, что колхозы дали нам возможность стать на равную ногу с мужчинами и что мы, женщины, должны беречь колхозы и держаться за них крепко. Истинная это правда. Так оно и есть. Колхозы сделали нас самостоятельными людьми, а до того мы были только бабами. Называли нас бабами неспроста. Были мы весь свой век – от рождения до смерти – в двойном подчинении и не имели собственного голоса. Работали мы не меньше, а больше мужиков, хозяином же был мужик, а не баба. Мужик был в угнетении и в страшной бедности, а баба – вдвое. Но пришла настоящая жизнь и для деревенской женщины. Дали нам эту жизнь колхозы.

…Была раньше такая мода в деревне – бить жен. Редкий мужик не бил свою бабу… А теперь, куда делась теперь мода бить жен? Была такая мода, да сплыла. Женщина теперь по всем линиям вполне самостоятельный человек.

…Мы, деревенские женщины, которые были самые угнетенные из угнетенных в царской России, говорим вам:

– К старому возврата нет!

(Из письма т. Сталину от колхозниц Георгиевского района на Северном Кавказе.)

Вклад *

1

Вступление

Уж у меня такой язык:
Писать стихами я привык
И о веселом и о слезном,
О пустяках и о серьезном.
Прием обычный мой таков:
Начну как будто с пустяков,
Чтоб полегоньку, понемножку
Поутоптать себе дорожку
К дороге главной, столбовой,
Где надо думать головой –
Следить с вниманьем осторожным
За каждым выгибом дорожным,
За каждым словом и строкой:
К чему подходец был такой?
Куда под видом легкой шутки
Вели все эти прибаутки?
Иной лекарственный орех
Порой обсахарить не грех:
Глотнул – полезно и приятно!
Писать должно всегда занятно,
Чтоб всех читателей привлечь
К тому, о чем ведется речь.
Речь, например, хотя бы эта
Коснется важного предмета,
А уж чего я настрочу,
Чего я в ней наворочу,
Утюжить буду я и гладить,
Чтоб лишь читателей привадить.
Рассказ мой будет так же прост,
Как зайки серенького хвост.

Порассказать я б мог о зайке,
О нем самом, его хозяйке,
Его трегубой детворе,
Его убогонькой норе,
Его врагах – лисе и волке,
Его от страха вздутой холке
И – вообще – полуживом
Его житьишке горевом.
Я б, говоря о зайке сером,
Его б житьишко взял примером
Того, как – тоже «серячок» –
Жил прежде бедный мужичок
С женой своей и детворою,
Обросший грязною корою,
Одетый в рваный армячок,
Глядевший часто на крючок,
Который был ему соблазном
В его житьишке безобразном,
В тисках кулацких крепких пут:
«Прилажу петлю – и капут!»
Кулак-то станет как яриться,
При всем народе материться,
Его, покойника, хуля:
«За ним пропало три рубля!»
Вдову притянет он к ответу,
Хоть векселей в руках и нету.
Кулак – он жал без векселей.
И не давал он трех рублей:
Дал рубль – язви его короста! –
А два рубля начислил роста
За срок какой – не в год, не в два
От рождества до покрова.
Выходит дело киловато,
Кружится просто голова.
Не за горами покрова-то,
А денег – ой, как маловато:
В избе копейки не найти.
Вот, как тут хочешь, так плати
Иль подряжайся живоглоту
Батрачить зимнюю работу,
Чтоб трех рублей – концы ясны! –
Не отработать до весны,
А в зимнем голоде и стуже
Закабалить себя потуже.
Жене, детишкам неча есть,
Иль в кабалу, иль в петлю лезть!
Лихая жизнь, а жить охота.
И бедняку ль страшна работа?
Любой он выполнит урок.
Но бедняку работа впрок
Нейдет, выматывает жилы,
Доводит рано до могилы,
Или до нищенской сумы,
Иль – тож не диво! – до тюрьмы
За неплатеж, за грубиянство,
За непочтение к властям,
За склонность верить всем вестям,
Столь «развращающим» крестьянство.
Нужда колотит по костям,
Нужда родит утеху – пьянство,
А пьянство гонит со двора
И не доводит до добра.