Лишь далося Данилке одно.
Не понять, как он так изловчился,
Мастерство кто такое внушил пареньку:
На рожке он играть научился,
Ну, куда старику!
Днем ли гонят коров к водопою,
Стадо ль вечером гонят домой,
Нет от баб да от девок Данилке отбою:
«Поиграй-ко нам песню, Данилка, родной!»
У Данилки все песни такие приятные,
Незнакомые все, только сердцу понятные:
То в них лес прошумит,
То ручей прожурчит,
То как будто кто горько проплачет сторонкой,
Пташки вдруг зазвенят перекличкою звонкой.
И так сладостно слушать, и сердце стучит…
Ах, закроешь ли сердце какою заслонкой!
Стали женщины лаской Данилку встречать
И дареньем на песни его отвечать:
Кто холста на онучи отрежет в избыток,
Кто ему починит его рваный пониток
Иль рубашку сошьет, –
Про кусок нет и речи, играй лишь почаще!
Ему каждая в сумочку что-то сует,
Да побольше дает,
Да послаще!
Деду Власу, – ну, мед ровно свежий в ковше! –
Тоже песни Данилки пришлись по душе.
Да нескладица также и тут выходила:
Заиграется этак Данила,
Все забудет, коровы ж какая куда.
На игре и пристигла Данилу беда:
Заигрался он так, а старик грешным делом
Задремал, поразмякнув и духом и телом.
Коровенок тут несколько в лес – погулять.
(Коровенка иная – все в лес бы смотреть ей!)
Стали стадо сбирать, глядь-поглядь,
Нет коровы одной, нет другой, нету третьей…
Дед с Данилкой метнулись искать на авось,
Да какое!
Возле Ельничной стадо паслось,
Место самое волчье, глухое.
Лишь сыскали одну. Вот со стадом – домой.
Что тут сделалось, боже ты мой!
Сколько ругани было и бабьего вою!
Понапрасну на розыски бегал народ.
Крыли деда: «Все спать тебе, старый урод!»
И Данилку: «Все песни играть, сумасброд!»
Приуныл старина: «Не уйти нам от бою».
Да и можно ли было от бою уйти?
За провинность любую спиною плати,
За большие и малые вины
Отвечали крестьянские спины.
От приказчика ждать ли какого добра?
Как на грех, из его-то двора
Оказалась пропавшей одна коровенка.
Потащили под бой старика и ребенка.
Был растянут старик наперед,
А за ним и Данилкин черед.
Уж такой-то он тоненький, вроде бы тросточки,
Поглядеть – одни косточки.
«Это что же, один только плач!»
Даже лютый господский палач
Перед этою поркой
Выдал жалость свою оговоркой:
«Тут, по совести, бить-то чего?
От удара мово
Одного
Он сомлеет,
А то вовсе, гляди, околеет, –
Растянувшись, как пласт,
Богу душу отдаст».
Но, одначе, ударил по малости.
А Данилка молчит.
Он вдругоряд, покрепче, – какие тут шалости, –
А Данилка молчит.
В третий раз он ударил. Данилка молчит…
Тут палач стал Данилку тиранить без жалости,
Сам он порет и сам же кричит:
«Вот какой оказался молчальник!
Что же скажет теперь про меня-то начальник?
(У приказчика делалось все на виду.)
Шкуру всю искромсаю тебе я, котенку!
Ты мне голос подашь! Я тебя доведу!
Доведу!
Доведу!..»
А Данилка молчит, закусивши губенку.
Слезы каплют у малого, весь он дрожит,
Но молчит,
Укрепился.
Наконец, он сомлел, помертвевши с лица,
Но никто не слыхал от него ни словца.
Видя это, приказчик весьма подивился:
«Эк, сыскался какой терпеливый, гляди.
Так-так-так. Погоди,
Уж теперь-то я знаю, кому ты достанешься,
Коли жив ты останешься!»