Отлежался Данилка. Душа
Его тельца разбитого все ж не оставила.
Его на ноги бабка Фетинья поставила.
Шибко бабка была хороша.
По заводам была и за лекаря
И заместо аптекаря.
Сила в травах раскрыта была для нее:
Для чего и какое питье –
От зубов, от надсады, ломоты,
От сердечной заботы…
Все-то бабке Фетинье в знатье.
Собирать она разные травы умела,
Когда силу какую трава заимела.
Из всех трав-корешков
Наготовит настоек различных
Да отваров наварит отличных –
И не счесть всех горшков, –
Мазь Фетиньей готовилась разная,
Видом вроде смола.
Словом, всем от Фетиньи помога была
Безотказная.
Как ни тяжко Данилке пришлось,
Хорошо у Фетиньи зато пожилось.
Шибко добрая бабка была да заботливая,
А к тому же еще – словоохотливая.
Всяких трав, корешков
Да цветков
У нее понасушено да понавешено.
Этим сердце Данилки куда как утешено:
«Как зовут эту травку? А этот цветок?
Где растет?» – так Данилка старуху допрашивает,
А она развернет свой словесный моток,
Уж чего не наскажет, – ну, бабий роток:
Может, что и прикрашивает, –
Горький корень, что мед у нее на устах.
«Все цветки знаешь, бабка, ты в наших местах?»
«Что ж хвалиться? Местечки тут все мной изрытые,
Все цветки мне известны, какие открытые».
«Разве есть неоткрытые?»
«Сколько, бог весть,
Только есть.
Ты про папорт слыхал? Говорят, загляденье.
У него под Иванов денечек цветенье…
Но оно – для отравы людской.
Тот цветок – колдовской.
Клады им открывают
И разрывом-травой
Потому называют.
На разрыве-траве, паренек,
Расцветает бегучий цветок-огонек.
Кто поймает цветок этот пламенный,
Для того ко всем кладам открытый мосток.
Воровской, одним словом, цветок.
А еще есть цветок, называется – каменный,
В малахитовой будто растет он горе.
Он в своей самой сильной поре
Расцветает на миг на единый
В страшный праздник змеиный.
Кто увидит его, тот навек
Разнесчастный уже человек».
«Почему же несчастный?»
Старуха вздыхала:
«Уж не знаю сама, только так я слыхала».
Отходила Фетинья Данилку. Привстал.
А ищейки приказчичьи то углядели,
Донесли: вот уж больше недели,
Как парнишка похаживать стал.
Был к приказчику позван Данилка.
У приказчика злая ухмылка:
«Из тебя человека я сделать хочу,
Малахитному делу тебя обучу.
Терпеливый ты, знаю тебя я, чертенка.
Наряжаю в ученье тебя к Фомичу.
В самый раз по тебе работенка».
Вот Данилка к сердитому деду идет,
Самого еще ветром качает.
Старый мастер его привечает,
Он такого-де только парнишку и ждет:
Получал он заморышей всяких немало,
Браковать их ему не впервой,
Но такого еще не бывало, –
Даже крепких парнишек шатало
От учебы его боевой,
А с такого что взыщешь – он еле живой.
Объяснять стал приказчику мастер толково:
«Мне не надо мальчишки такого,
Ненароком убьешь, как приложишь печать,
А потом за него отвечать.
Дайте парня покрепче». Фомич так хлопочет,
А приказчик хохочет:
Отговорок и слушать не хочет.
«Ладно, ладно, старик, не дури,
Я какого даю, ты такого бери,
Мальчик вытерпит этот любую обиду,
Не гляди, что он слабенький с виду.
Сухарек. А они ведь крепки – сухари».
«Дело ваше. Возьмите-ко все ж на примету,
Мне-то что: поучу, мастерство покажу,
А вот что я скажу,
Коль меня за него да потянут к ответу?»
«Одинокий парнишка. Родителей нету,
Так что некому будет к ответу тянуть.
Как учить паренька, я тебе не указчик.
В три погибели можешь его ты согнуть,
Что с ним хочешь, то делай», – ответил приказчик.
С тем Фомич и вернулся домой.
«Ну-ко, где никудышник-то мой?»
А Данилка стоит, ни о чем не догадывается,
К малахитовой досточке зорко приглядывается.
Чтобы кромку отбить, на ней сделан зарез.
Что-то шибко парнишку, видать, озадачивает,
Он глядит, головенкой покачивает.
«Неужель он, – берет Фомича интерес, –
Недостаток в работе какой примечает?»
На парнишку, по правилу, мастер орет:
Для чего он поделку ту в руки берет?
Кто позволил? – Данилка ему отвечает:
«На мой глаз, вот узоры тут, дедко, видны.
Отбивать надо кромку с другой стороны.
Чтоб не срезать узоров».
«Что? – Фомич закричал, показал, значит, норов. –
Вишь ты мастер какой! На тебя – угодить.
Что ты тут понимаешь, чтоб этак судить?»
«Понимаю я то, что испорчена штука».
«Кто испортил-то? Ну-ка!
Вон ты как! Видно сразу, что черту земляк.
На заводе первейшего мастера учишь?
Покажу тебе порку, такое получишь…
Жив не будешь, сопляк!»
Пошумел-покричал, а потом пообмяк.
Сам про досточку думал не первую ночку,
Где сподручнее кромку срезать.
«Ведь парнишка попал, надо правду сказать,
Прямо в самую точку.
Много ль смыслит? Берет, не иначе, нутром».
Так Фомич рассуждал, в свое дело влюбленный.
И сказал он Данилке уж вовсе добром:
«Ну-ко, ты, чудо-мастер явленный,
Мастерство мне свое покажи,
Как по-твоему сделать, скажи».
Объясняет Данилушка речью негромкой:
«Вот какой тут узор мог бы все расцветить.
Лучше было бы досточку уже пустить
И пройтися по полю по чистому кромкой,
А под самый вершок –
Тут бы малый оставили мы плетешок, –
Если, дедко, ты тут не сломаешь,
Выйдет заводь, по ней – серебристая зыбь».
А Фомич, знай, ворчит: «Много ты понимаешь,
Накопил – не просыпь.
Ну-ко, ну!.. Что еще?» Про себя рассуждает:
– Из парнишки – все это меня убеждает –
Выйдет толк, – меткий, верный глазок.
Только хлябенький он. Поглядеть – сердце вянет.
Как учить его? Стукнешь разок,
Он и ноги протянет.
«Ну, довольно твоих мне речей, –
Молвил дед, – появился ученый.
Ты скажи-ко мне, друг нареченный,
Сам-то будешь ты чей?»
Был ответ: сирота, всей родни, что могилка,
Мать лежит в ней, не помнит ее, –
Кто отец, то Данилке совсем не в знатье, –
Дали кличку ему – Недокормыш Данилка, –
В дворне был, да прогнали; со стадом ходил –
Провинился, под бой угодил.