«Ну, что будет. На новое место пойду».
Стал прощаться Данилка, свой узел завязывать.
А Фомич на прощанье стал парню наказывать:
«Не спеши лишь в работе, имей ты в виду:
Полной силы своей ты не должен оказывать».
Так сперва-то Данилка себя и держал,
Не ахти как у чаши ходил торопливо,
Да потом показалось все это тоскливо,
Он сорвался, на полную силу нажал.
Вышла чаша из дела в короткое время.
Вот приказчик очки на сопатку надел,
Долго скреб себе темя
Да на чашу глядел,
Все глядит, не сопит, не ругается,
Сделал вид, будто так тому быть полагается,
И сказал, уходя: «Ты другую готовь».
И другая готова. И третья.
Тут приказчику в рожу ударила кровь:
«А! Теперь все сумел подсмотреть я,
Вас накрыл-таки я с Фомичом,
Понял хитрость я вашу.
Написал-то мне барин о чем:
В срок такой-то одну изготовить мне чашу.
Ты же выточил три.
Уж теперь ты со мной не хитри.
Не поможет тебе никакое притворство:
Знаю силу твою и в работе проворство.
А уж этому старому псу
Угощеньице я поднесу
За такое потворство!»
Карандашик приказчик опять пососал
И хозяину-барину все написал,
Что Фомич заслужил-де березовой каши,
А Данилка всю силу свою показал.
Отослал он письмо и с письмом все три чаши.
Только умный ли стих на него накатил,
То ль приказчиком был он за что недоволен,
Барин все на свой лад обратил:
«Без парнишки, – писал он, – Фомич обездолен?
Так назначить Даниле пустяшный оброк
И вернуть к Фомичу. Мастерство их готовенькое,
Сообща-то что-либо придумают новенькое.
Им то лучше, и нам будет впрок.
А пока пусть Данила берет себе срок
Хоть пять лет, дело вовсе не в срочности,
Но чтоб чаша по этому вот чертежу
Мне Данилой была б изготовлена в точности».
А на том чертеже не простые дела,
Не пустая колодина с дыркою:
Нарисована чаша была,
А все штуки на ней – с заковыркою:
Ободок обведен весь каймою резной,
Пояс каменной лентой обвит троекратно,
А по ленте – узор очень трудный, сквозной,
На подножке листочки торчат аккуратно,
И цветочки и почки – набор мелюзги.
Одним словом, придумали чьи-то мозги!
У приказчика инда в глазах стало зелено.
Зря грозился: мол, я Фомича проучу.
Объявил он Даниле, что барином велено,
И, отдавши чертеж, отпустил к Фомичу.
Те-то рады!
Лучше всякой награды.
Жизнь у них потекла, как зеркальный ручей,
И работа пошла побойчей.
С чашей возится парень. Сплошать неохота.
Есть капризы у камня, их все разузнай.
Чуть неладно ударил, пропала работа.
Вновь ее начинай.
Но и глаз его верен, и хватка умелая,
И уверенно-смелая
У Данилы рука.
Сил хватает. Работа спорится пока.
Только часто он охает: «Эко художество!
Наворочено хитростей многое множество,
А меж тем ровно нет никакой красоты.
Пустяка не хватает совсем: простоты.
Что надумали, а?» Паренек удивляется.
А Фомич ухмыляется:
«Да тебе что до этого? Право, чудак.
Так придумали, надобно, значит, им так.
Мало ль всяких я штук вырезал да вытачивал,
Так и сяк пред собой поворачивал,
Не поймешь даже толком, где – зад, где – перед,
И на кой они ляд, шут их там разберет!»
Обратился Данила к приказчику даже:
«Ох, и чаша рисунком худа же!»
Тот ногами затопал, рукой замахал:
«За рисунок заплачено сколько, слыхал?
Да художник первейший в столице, пожалуй,
Делал этот чертеж. А ты что? Очумел?
Пересуживать вздумал башкой своей шалой?
Как ты смел?
Чтоб мужик господам хамский вкус свой навязывал!»
А потом, видно, вспомнил, что барин наказывал:
Мол, Фомич и Данила вдвоем
Могут в новеньком в чем отличиться, в своем.
Так сказал он Даниле: «Об этой-то чаше
Рассуждать – дело вовсе не наше.
Но коль чашу сумеешь ты сделать свою
Рядом с этой совсем на иную статью,
По другому какому-то, лучшему плану,
Мне-то что, бьет меня по карману?
Я на чашу вторую согласье даю
И мешать тебе в этом не стану.
Камня хватит, поди-ко. Гляди, отличай,
Какой надо, такой получай».