Но парусами крылатыми
вдруг загустела даль;
вышли, сверкая латами,
люди, одетые в сталь,
Страшные, железнолицые,
с белым крестом на груди;
меч змеевидный на рыцаре,
едущем впереди.
Люди иного племени,
каменные сердца;
архиепископ в Бремене
слал их сюда без конца.
В призрачном звоне лютеином
высились города;
пешие – простолюдины,
конные – господа.
Грозная стража ночная,
каменная тишина,
подать двойная, тройная…
Впала в неволю страна.
Только в напевах тайных
возле приморских дюн,
только в народных дайнах –
буря гремящих струн;
Только сквозь волны чистые
давних времен заря:
соки наши смолистые –
слезы из янтаря.
Это несокрушимо мы,
дети родной земли,
в небо ушли вершинами,
в землю корнями ушли.
Здесь мы, воспетые Райнисом,
здесь у родных берегов
будем стоять до крайности,
край сторожа от врагов!»
Ночи суровые, темные,
мерно шумит залив…
Сосны стоят огромные,
торс до вершин оголив.
1950
Сборщица водорослей
Женщина причесывает море
на рассвете много лет подряд;
ясные и сумрачные зори
с волнами без счету говорят.
Низко-низко наплывают тучи,
словно сны над бледною щекой
водоросли собраны все в кучи,
женщине пора бы на покой.
Море здесь суровое, сырое,
но душа от этого бодрей, –
словно мать убитого героя
чешет пряди светлые кудрей.
Рыская, сверкая и мерцая,
море шепчет сказки старины…
Это – не царевна ли морская
век свой доживает у волны?!
1950
Лиелупе
Река Лиелупе, река Лиелупе –
по виду котенка смирней;
но в лодке, на яхте, и в боте, и в шлюпе
относятся иначе к ней.
Не раз уж, девичье покинувши ложе,
в простор моревой влюблена,
всей силой теченья до страсти, до дрожи
кидалась к заливу она.
Но люди того допустить не хотели,
свидания час отдалив;
и волны, как злобные слезы, блестели:
он вот он, он близок – залив!
Пловец, берегись этих светлых, опасных,
хоть с виду смирившихся вод;
стремленье к заливу в волнах ее страстных:
он близок, он рядом, он – вот!
Уносит она пароходы с баржами,
на сильные плечи взвалив;
и волнами блещет, как будто ножами
грозясь, пробиваясь в залив.
Реке Лиелупе, волне Лиелупе –
в разлуке с заливом не быть;
в своем устремленье она не отступит
волну с его волнами слить.
1950
Четыре времени года
Из четырех времен в году
весна милей и ярче всех:
с полей последний сходит снег,
и почки пучатся в саду;
она не терпит зимних бурь,
она людей зовет к труду
и, как зима бровей ни хмурь, –
выводит на небо звезду.
Из четырех времен в году
лето светлей и жарче всех:
оно дает созреть плоду
и рассыпает свет и смех;
как хорошо, сбежав к реке,
остановиться над водой, –
кукушку слушать вдалеке
и видеть месяц молодой.
Из четырех времен в году
осень ясней и тише всех:
не слышно птиц, и на виду
последний вызревший орех;
но открывает небосклон
поляны, в иней серебря,
чтоб виден был со всех сторон
великий праздник Октября.
Из четырех времен в году
зима свежей и крепче всех:
она пруды кует в слюду
и заячий меняет мех…
А на салазках вниз с горы!
А шаг голландский на коньках!
А сквозь морозные пары
вечер – в колючих огоньках!..
1960
Зима
Прелесть утренней зимы!..
Дни стоят невыразимы,
снегу – хоть давай взаймы
всем другим бесснежным зимам.
Снег и снег, и ель в снегу –
в белых пачках – балериной,
снег зажегся на лугу
ювелирною витриной.
Иней мечет жемчуга,
ветка вверх взметнется тенью,
и осыплются снега
театральным привиденьем.
Белый прах провьет столбом,
чтоб развеяться бесшумно,
в небе еле голубом
все безмолвно и бездумно…
На оградах, на столбах
шапки криво вздеты набок,
будто выпивший казак
спотыкался на ухабах.