Скрипка – всклики, всплески, пламя,
Горло птицы, гуд жука,
В чаще леса: ночью, в яме,
Пересветы светляка.
В мшистой ямине, в ложбине,
Ключ, разбрызгавший свой ток,
С сердцевиной златосиней,
Сказкой дышащий цветок.
Полным ходом пляшет танец,
Поцелуй к струне в смычке,
Сразу вспыхнувший румянец
На застенчивой щеке.
Кто-то вспомнил что-то где-то,
Самого себя ища,
В ярком выступе просвета
Бьется лист о лист плюща.
Камня луннаго окраска –
В глубь себя вошедших – слов,
Паутинная завязка
Неразвязанных узлов.
Смычок над струной
Казался мне странным смычок над струной,
Как будто бы кто-то, склонясь надо мной,
Ласкал меня нежно, но лаской бия,
Чтоб в страсти душа обнажилась моя,
И вскриком душа, не стыдясь, возвещала: –
«Люби меня! Мучь меня! Мало мне! Мало!»
Казалась мне странной струна под смычком,
Себя узнавал в захмелевшем другом,
В том пальце, дрожавшем вдоль зыбкой струны,
В аккорде, пропевшем глубокие сны: –
Захват – для отдачи и в сладостном плаче
Свершенье – издревле нам данной задачи.
В Карпатах
В горах я видел водопад,
Там в Татрах, в лоне бурь, в Подгале,
Звучаний бешеных в нем лад,
Вверху – гранитныя скрижали.
И кличет там орел к орлу,
Над пряжей влаги разъяренной,
Что, кто восходит на скалу,
Нисходит в дол – преображенный.
И в рокоте гремучих вод,
Где вскип со вскипом в вечной сшибке,
Как будто птица мглы поет,
И в тонком вспеве струны скрипки.
И как у скрипки есть аккорд,
Когда все струны, все четыре,
Вспояют вспев, что гулок, горд,
Ведут полет мечты все шире, –
И вдруг сменяются одним
Уклоном вкось, – разрыв в узорах,
Пронзенный вопль, и звук – как дым,
Как зов теней, как дальний шорох, –
Так многогулкая вода,
Достигши ярости забвенной,
Вдруг станет смутной, как слюда,
И сединою брызжет пенной.
Не есть ли в этом полный круг
Пробегов ищущаго духа
До семицветных тихих дуг,
Где гром слепой не ропщет глухо?
И не о том ли вещий сказ,
Что клекотом орлы седые
Роняют, озаряя нас,
В горах, где каменныя выи?
И потому в разгуле вод,
Где вскип со вскипом в вечной сшибке,
Глубинный голос гор поет,
И верный голос мудрой скрипки.
Судьба
Судьба мне даровала в детстве
Счастливых ясных десять лет,
И долю в солнечном наследстве,
Внушив: «Гори!», – и свет пропет.
Судьба мне повелела, юным,
Влюбляться, мыслить и грустить.
«Звени!» шепнула, – и по струнам
Мечу я звуковую нить.
Судьба, старинной брызнув сагой,
Взманила в тающий предел,
И птицей, ветром и бродягой,
Весь мир земной я облетел.
Судьба мне развернула страны,
Но в каждой слышал я: «Спеши!»
С душою миг познав медвяный,
Еще другой ищу души.
Судьба мне показала горы
И в океанах острова.
Но в зорях тают все узоры,
И только жажда зорь жива.
Судьба дала мне, в бурях страсти,
Вскричать, шепнуть, пропеть: «Люблю!»
Но я, на зыби сопричастий,
Брал ветер кормчим к кораблю.
Судьба, сквозь ряд десятилетий,
Огонь струит мне златоал.
Но я, узнав, как мудры дети,
Ребенком быть не перестал.
Судьба дает мне ведать пытки,
На бездорожьи нищету.
Но в песне – золотые слитки,
И мой подсолнечник – в цвету.
Жаждою далей
«Жаждою далей и ширей…»
Жаждою далей и ширей,
Жаждою новых наитий,
Нам открываются в мире
Светлыя, тонкия нити.
В звонкой Севилье. Я солнцем одет.
Смуглые лики, но яркий в них свет.
В пляске – завязка для нежных побед.
К пляске зовет перехруст кастаньет.
В сердце, в просторах багряных,
Плещет горячая птица,
Кличет о сказочных странах,
Чует желанный лица.
Вечно ли зелень родимых долин?
Все ли мне узкий отрезанный клин?
Где-то о звездах поет бедуин.
В мире один – сам себе господин.
Стены, подвалы и крыши,
Изгородь – мыслям препона,
Мы – не запечныя мыши,
Нет нам такого закона.
Наша порода – два сильных крыла.
Странствие – юность, а юность светла.
Если же юность за горы ушла,
Радость полета всегда весела.
В ветре лететь альбатросом,
Рыбою плыть в Океане,
Серной бродить по откосам,
К срыву, за срывы, за грани.
Солнце горячим проходит путем.
Веруя в Солнце, за Солнцем идем.
Море певучий поит кругоем.
С Морем и с ветром мы волю поем.
Гондола, струг и каноа,
В чем бы ни плыть, уплывая.
Сказку сложить – на Самоа,
Песню – на высях Алтая.
Если горенье, – гореть я хочу.
Если боренье, – с мечом я к мечу.
Буря ли кличет, – разметанность мчу.
Гром ли, – откликнусь, – грохочет он, – чу!
Клад
Далеко, за синими горами,
За седьмой уступчатой горой,
Древний клад зарыт в глубокой яме,
Досягни и, взяв свой заступ, рой.
Пред горами мертвыя пустыни.
Помни, в них самум и нет воды,
Средь песков от века и доныне
Черепов скопляются ряды.
Многие достигли здесь предела.
Это те, что взять хотели клад,
Но в пути хотенье охладело,
Пожелало путь найти назад.
Захвати на долгая недели
Мех с водой и пей лишь по глоткам, –
Ты песчаной избежишь постели
И дойдешь к взнесенным ввысь горам.
Но не все опасности пропеты.
Чуть дойдешь до грани синих гор,
Ты увидишь белые скелеты
Тех, чей был не прям, а косвен взор.
Возжелай заманчиваго клада,
Но не хотью жаждай лишь, – душой.
Низменнаго горному не надо,
Для низин верховный мир – чужой.
И не все опасности пропела
В звонкости упругая струна.
Сможешь ли взойти на гору смело?
Пред тобой – отвесная стена.
Посмотри, отмечен красным цветом
Не один, а сто один уступ.
Многое сокрыто под запретом,
В древних башнях верно выбран сруб.
По ущельям зоркия есть рыси,
Барс пятнистый ходит в тишине.
И отрадна ль синь взнесенной выси
Для лежащих в пропасти на дне?
От горы к горе мостов не строят,
От вершин лишь зори до вершин
Взор взошедших нежат и покоят,
Ночь придет, и строит ковы джин.
Запоет, как песня мест родимых,
Прошепнет невестой: «Где же ты?»
Явит лик свой в пламенях и в дымах,
Чтоб тебя низвергнуть с высоты.
Но, когда молитвенной душою
Ты хранишь святыя письмена, –
Но, когда, все тайны бравший с бою,
Сто ночей прободрствуешь без сна, –
Завершишь ты меру испытаний,
Закруглишь недостававший счет,
И тебя до клада мирозданий
Радуга сквозь грозы приведет.
А когда дойдешь к глубокой яме,
Заступ взяв, на высь взгляни – и рой.
К нам придешь – увитый жемчугами,
За седьмою скрытыми горой.