— Вон там. Всего в трех саженях от берега.
Безмятежное море тихо вздыхало около головки мертвого малютки. Но солнце заливало берег, и чем-то безжалостным веяло на жалкий труп от сияющего неба и от суровых зрителей.
Джорджио спросил:
— Почему не отнесете вы его в тень или в дом на кровать?
— Его нельзя трогать, — наставительно сказал сторож. — До прибытия властей нельзя его трогать.
— По крайней мере отнесите его в тень, под насыпь.
Сторож упрямо повторил:
— Нельзя его трогать.
Ничто не могло быть печальнее этого безжизненного хрупкого созданьица, распростертого на камнях, охраняемого невозмутимым грубым человеком, повторявшим один и тот же рассказ, с теми же словами, с тем же жестом бросания камня в море.
— Вон там.
Подошла женщина — мегера с крючковатым носом, с жесткими глазами, с поджатыми губами — мать товарища мальчика. Ясно видно было, что ее смущает подозрительная тревога, как бы не обвинили ее сына. Она говорила со злобой, словно сердясь на погибшего.
— Это уж такая его судьба. Господь сказал ему: иди в море и утони.
Она яростно размахивала руками.
— Зачем он шел туда, если не умел плавать?
Один ребенок, не принадлежавший к этим крестьянам, сын моряка, повторил:
— Зачем он шел? Мы все умеем плавать.
Подходили еще люди, смотрели с холодным любопытством, останавливались или шли дальше. Кучка народа стояла на железнодорожной насыпи, другие смотрели с вершины скалы, как в театре. Дети, сидя или стоя на коленях, играли камушками, бросая их в воздух и подхватывая руками.
Все оставались глубоко равнодушными перед чужим горем и смертью.
Возвращаясь от обедни, приблизилась другая женщина, одетая в шелковое платье, увешанная золотыми украшениями. Ей тоже нетерпеливый сторож повторил свой рассказ и указал брошенным камнем место в воде.
Эта женщина оказалась болтливой.
— Я всегда говорю своим детям: не ходите к морю, или я вас убью. Море и есть море. Оттуда не спасешься.
Она рассказывала истории об утонувших, вспоминала про утопленника без головы, прибитого волнами к San Vito и найденного ребенком между скал.
— Вот здесь, между скал. Ребенок прибежал и говорит: нашел мертвеца. Мы думали, он шутит. Но все же отправились туда и увидели его. Тело оказалось без головы. Явилась полиция. Его похоронили в овраге, а ночью вырыли. Он весь развалился, обратился в кашу, но на ногах еще сохранились сапоги. Полицейский сказал: посмотрите-ка, они лучше моих! Очевидно, человек богатый. Выяснилось потом, что это был торговец быками. Его убили, отрезали ему голову и бросили его в Тронто…
Она продолжала говорить крикливым голосом, с легким свистом проглатываемой слюны.
— А мать? Когда же придет мать?
При этом все собравшиеся женщины разразились восклицаниями жалости.
— Да, мать! Она должна прийти, его мать.
И они обернулись, словно стараясь различить фигуру матери вдали, на горячем берегу.
Некоторые сообщали сведения о ней. Ее звали Рикканджела, она была вдова с семью детьми. Этого ребенка она поместила к фермерам, чтобы он пас овец и зарабатывал кусок хлеба.
Одна женщина говорила, смотря на труп:
— Как трудно было матери воспитывать его.
Другая прибавила:
— Она даже просила милостыню, чтобы прокормить своих детей.
Третья рассказала, что несколько месяцев тому назад бедный малютка чуть не утонул в луже на скотном дворе в три пальца глубины. Все повторяли:
— Такова, видно, его судьба! Он должен был утонуть.
Ожидание делало их нетерпеливыми и беспокойными.
— Мать! Она сейчас придет, его мать.
Джорджио, чувствуя, как сжимается его сердце, воскликнул:
— Да отнесите же его в тень, куда-нибудь в дом, чтобы мать не видала его здесь на камнях под лучами солнца.
Сторож упрямо возразил:
— Нельзя его трогать. До прибытия властей нельзя его трогать.
Зрители с изумлением смотрели на «иностранца Кандии». Число их прибывало. Одни занимали насыпь, обсаженную акациями, другие расположились на скалистой вершине рифа. Там и сям сверкали на солнце тростниковые челны, сваленные в кучи около огромного обвалившегося утеса, похожего на развалины гигантской башни на страже перед безграничным морем.