Но молчаливое решение вступить в брак последовало значительно позже, а именно — в октябре, когда приступили к приготовлению оливкового масла и когда последние стаи ласточек улетели в теплые страны. В первый октябрьский понедельник Заккиеле, заручившись согласием донны Кристины, вызвался проводить Анну на свою холмистую ферму, где у него был пресс для выжимания масла. Они пошли от Портазаля пешком и, оставя за собой речку, вскоре очутились на Саларийской дороге. Со дня чтения повести о Галеане и Майнетте они чувствовали друг к другу нечто вроде трепета, смешанного с робкой стыдливостью и восхищением. Непринужденность их теплых дружеских отношений сразу исчезла. Они избегали говорить друг с другом, с трудом сдерживались, чтобы не выдать волнующих их чувств, старались не глядеть друг другу в лицо. То и дело на их губах появлялась бессознательная улыбка, лица внезапно вспыхивали горячим румянцем, обнаруживавшим робкую, почти ребяческую стыдливость.
Они шли молча, держась двух узких сухих тропинок, проложенных пешеходами по обоим краям дороги. Их разделяла грязная и изрытая глубокими колеями телег дорога. Был восхитительный осенний день, и поля оглашались ликующими звуками, радостными песнями в честь молодого вина. Заккиеле шел немного позади своей спутницы, нарушая время от времени тишину беседой о погоде, о виноградниках, о сборе маслин. Анна с любопытством смотрела на кусты, осыпанные алеющими ягодами, на возделанные поля, на канавы, наполненные водой, и постепенно душой их овладевала смутная радость, предчувствие будущего счастья. Когда дорога начала круто подниматься вверх, к вершине холма и они пошли через богатые оливковые плантации Кардируссо, Анна вдруг с поразительной ясностью вспомнила о Сан-Аполлинаре, об осле и пастухе, и почувствовала, как вся кровь вдруг бросилась ей в голову. Место, по которому она теперь шла, было очень похоже на ту дорогу, где некогда начинал разыгрываться давно забытый эпизод ее молодости. И ей показалось, что на фоне этого пейзажа она снова увидела человека с заячьей губой, услышала его голос, испытывая в то же время непонятное волнение.
Вот уже близка ферма. Легкий порыв ветра сорвал с деревьев несколько спелых маслин, вдали сверкнула синяя полоса моря. Заккиеле шел теперь рядом с Анной, с нежной мольбой заглядывая ей в лицо. «О чем думала она сейчас?» В страшном смущении обернулась Анна, словно ее застали на месте преступления. «Ни о чем не думала».
Наконец они добрались до фермы, где рабочие выжимали первые, преждевременно упавшие с дерева маслины. Пресс помещался в низеньком, очень темном сарае, на стене висели медные лампочки и страшно чадили. К рычагу пресса были запряжены мулы, которые медленно и равномерно вертели гигантский жернов, а рабочие, одетые в свои обычные длинные, мешковатые блузы, с голыми руками и ногами, мускулистые, пропитанные маслом, переливали сок в лохани, чаны и кувшины.
Анна начала внимательно следить за работой, а Заккиеле стал отдавать приказания рабочим, когда он ходил между машинами и с видом знатока пробовал маслины, она почувствовала, как в ее душе растет уважение к нему. Затем, когда Заккиеле поднял перед ней полный стакан чистого и светлого масла и, переливая его в кувшин, произнес благодарственную молитву Богу, она набожно перекрестилась, вся охваченная благоговением к богатым производительным силам земли.
В это время к дверям сарая подошли две живущие на ферме женщины. Каждая держала у груди младенца, а за их юбками тащился целый хвост ребятишек. Женщины мирно беседовали между собой. Когда Анна стала ласкать детей, то каждая из матерей с явным удовольствием начала глядеть на свое многочисленное потомство и называть Анне имена детей. У первой было семеро сыновей, у второй — одиннадцать. Такова была воля Иисуса Христа, хотевшего обогатить поля рабочими руками.
Беседа перешла на семейные темы. Альбароза, одна из матерей, засыпала Анну вопросами: «Не было ли у нее сыновей?» Анна, отвечая, что она еще не замужем, почувствовала смутное сожаление о том, почему она до сих нор не испытала материнского чувства. Переменив тему, она положила руку на головку одного из мальчиков. Другие дети смотрели на нее своими широко раскрытыми глазками, чистыми, прозрачными, цветом похожими на зеленую траву. Воздух был пропитан ароматом мятой оливы, он щекотал ноздри, гортань и нёбо. Группы рабочих то появлялись, то исчезали под красным светом лампочек.