Как раз в это время в дверь постучался Линдоро, пришедший с ведрами.
— Подожди! — закричала Орсола.
Она быстро собрала одежду, впопыхах накинула ее на себя и пошла открыть двери.
Было шесть часов вечера, на полу комнаты отражался отблеск дворца Брины, вся Пескара, этот главный приют ласточек, пела.
Стоя друг против друга, они говорили о предстоящем свидании. Линдоро употреблял все свое красноречие, чтобы победить последние колебания девушки, он уже получил часть платы, и его вдохновляло желание получить остальное. Он убеждал словами, глазами, жестами. Его дыхание было пропитано запахом вина, а на лице виднелись свежие следы бритвы. Говоря, он открывал ряд ровных и чистых зубов, эту крепкую изгородь, нередко украшающую плебейский рот.
Орсола возражала лодочнику, опасаясь, не прервут ли свидание, но вскоре после того, как подогретый вином Линдоро довел свои убеждения до крайнего бесстыдства, она, в свою очередь, начала чувствовать возбуждение, медленно отступила к стене и прислонилась к ней. Так как она наскоро набросила на себя платье, то сквозь складки его виднелось белье. Шея была совершенно открыта, а туфли закрывали только пальцы босых ног.
Вдруг она, под влиянием слепого инстинкта, который заставляет женщину остерегаться страсти мужчины, подняла руку, чтобы прикрыть горло и застегнуть крючки на груди. Это движение, которым Орсола дала понять своднику свои мысли, возбудило в порочной душе Линдоро внезапный порыв мужской гордости. Ага, и ему тоже удалось, наконец, вызвать в женщине смущение! Он подошел ближе, и, так как вино придало ему смелости, то на этот раз ничто не могло удержать негодяя от позорного поступка…
Орсола неподвижно лежала на полу, платье ее было измято, и вся фигура свидетельствовала о том, что девушка была обесчещена.
Но, когда она услышала на лестнице шаги Камиллы, то от слабости могла лишь слегка приподняться и быстро провела рукой по смятому платью, она нашлась, сказав сестре, что внезапно почувствовала головокружение и упала посреди комнаты.
Темнело. Близость Адриатического моря навевала голубую свежесть июньского вечера. Площадь оглашалась смехом. Все здание дрожало от пения субботней радости.
— Кума Камилла, кума Орсола, идите сюда! — кричала Теодора Иече с площадки второго этажа.
Не говоря ни слова, ни о чем не думая, Орсола последовала за сестрой. Страшная усталость, какое-то отупение овладело ею. Теодора оглушила их своей болтовней и сплетнями.
— Знаете, кума, дочь Рашели Катэна вышла замуж.
— А!..
— Знаете, этот взяточник Джиованнино Сперанцо, тот рыжий хозяин пескарского трактира, скончался.
— А!..
— Знаете, кума, Кеккина Мадригале опять сбежала в Франкавиллу. Вы знаете ее: эта толстушка из дома Глория, черная, с птичьим носом… та самая…
Теодора пошла рядом с Орсолой. Камилла шла немного позади них, опустив голову и стараясь не обращать внимания на грехи болтливости, которые совершал по отношению к ближним язык ткачихи. Все горожане вышли подышать свежим воздухом, мимо них шли группы женщин в парусиновых платьях, с руками, оголенными до локтей.
— Смотрите, кума, какая оборка у Грациэллы Потавинья! Смотрите, спереди и сзади Розы Сазетты шествует по сержанту… Ах, вы не знаете!..
И она начала лепетать над самым ухом соседки, рассказывая ей какую-то любовную историю, полную пикантных подробностей. Чтобы забыться, Орсола погрузилась в сферу сплетен, вся превратившись в слух, не давая самой себе времени опомниться, задавая тысячи вопросов, заставляя Теодору сплетничать, боясь молчания и сопровождая болтовню спутницы истерическим смехом. Ей доставляло какое-то горькое наслаждение узнавать о пороках других людей.
— Ого! Вот и дон Паоло!
Навстречу им шел своей спокойной походкой дон Паоло Сеччио, восьмидесятилетний старик, сморщенный и зеленый, как можжевельник.
— Идите с нами, дон Паоло! Пойдемте гулять!
Около дверей всех мясных лавок, по обе стороны улицы, висели свежие туши, из их распоротых брюх исходил острый запах мяса и ударял в нос. Чуть пониже белели длинные ряды макарон при свете луны, которая выглядывала из-за казарменной башни. Солдаты толпились вокруг продавщиц фруктов и громко разговаривали.