Дом, где жила Виолетта Кутуфа, стоял в Сан-Агостинском квартале, против дворца Брины и близ дворца Меммы. Каждый вечер окна ее квартиры были ярко освещены, и под ними собирались зеваки.
Виолетта принимала визитеров в комнате, оклеенной французскими обоями, на которых были изображены сцены из мифологии. По бокам маленького камина стояли два толстобрюхих комода стиля XVII в. У противоположной стены, между двумя портьерами из желтой материи, стояла кушетка, обитая такой же материей. На камине, между двумя золочеными канделябрами, возвышалась небольшая гипсовая статуя Венеры Медицейской. На комодах стояли фарфоровые вазочки, букет искусственных цветов под хрустальным колоколом, корзинка с восковыми цветами, деревянный швейцарский домик, осколок глыбы квасцов, несколько раковин и кокосовых орехов.
Первое время мужчины, под влиянием какой-то стыдливости, не решались подняться в квартиру певицы. Но мало-помалу эта нерешительность исчезла. Даже более знатные и семейные люди нередко собирались в маленьком салоне Виолетты Кутуфа, они ходили к ней с каким-то трепетом и с тайным наслаждением, как будто совершали маленькую измену своим женам или шли в место сладостного греха. Они соединялись в маленькие группы по два, по три человека, заключали между собой союз для большей уверенности и для собственного оправдания, они принужденно смеялись и для храбрости подталкивали друг друга локтями. Но свет из окон, звуки фортепиано, пение графини д’Амальфи и аплодисменты гостей быстро соблазняли их, они вытягивали грудь, подымали голову, как юнцы, и решительно поднимались по ступеням, придя к тому заключению, что пора, наконец, насладиться жизнью и сорвать цветы удовольствия.
Но приемы Виолетты не выходили из рамок строгого приличия и носили почти официальный характер. Виолетта вежливо принимала новых посетителей и угощала их водой с сиропом и наливками. Новые гости чувствовали себя немного смущенными, они не знали, как им держаться, где сесть, что говорить. Беседовали о погоде, делились политическими новостями, говорили о великопостных проповедях и на прочие обыденные и скучные темы. Дон Джузеппе Постильонэ говорил о кандидатуре на испанский трон наследника Гогенцоллернов, дон Антонио Браттелла любил спорить о бессмертии души и прочих возвышенных материях. Ученость ареопагита была необычайно велика. Он говорил медленно и витиевато, а иногда быстро произносил какое-нибудь мудреное и трудное слово, проглатывая несколько слогов.
Дон Джиованни Уссорио, неизменный гость Виолетты, держал себя хозяином, он то и дело подходил к Виолетте и, чтобы показать свою близость к певице, шептал ей что-нибудь на ухо. Водворялось многозначительное молчание: дон Гризостомо Троило начинал сопеть носом, а дон Федерико Сиколи кашлял, как чахоточная мартышка, поднося обе руки ко рту и ворочаясь в своем кресле.
Певица оживляла беседу, рассказывая о своих триумфах в Корфу, Анконе и Бари. Мало-помалу она увлекалась и давала волю своей фантазии, с благоразумными умалчиваниями она говорила о любви к ней князей, о благосклонности королей, о различных любовных приключениях, она вызывала в своей памяти все, что когда-либо читала, очевидно, полагаясь на доверчивость слушателей. Дон Джиованни смотрел на нее глазами, полными беспокойства, почти тревоги, испытывая какое-то особенное возбуждение, смешанное со смутными ощущениями ревности.
Наконец, Виолетта прерывала свой рассказ, улыбаясь глупой улыбкой.
Когда беседа надоедала, Виолетта садилась за фортепиано и начинала петь. Все слушали с глубоким вниманием и, когда она кончала, аплодировали.
Затем выступал ареопагит с флейтой. При первом же звуке слушателями овладевала бесконечная меланхолия. Все сидели, опустив голову, почти свесив ее на грудь, с выражением страдания.
Наконец гости начинали расходиться. Пожимая при прощании руку Виолетты, они потом чувствовали какой-то острый запах мускуса, который некоторое время оставался на их пальцах, этот запах немного возбуждал их. На улице они собирались в кружок, вели между собой двусмысленные разговоры и возбуждались, стараясь вообразить себе скрытые формы певицы, если кто-нибудь шел мимо них, они понижали голос или умолкали. Затем медленно переходили к двору Брины, на противоположную сторону площади. Там они начинали засматривать в еще освещенные окна Виолетты. Мимо оконных рам пробегали неясные тени. Вот в каком-нибудь окне исчезал свет, озарявший две или три комнаты, и появлялся в последней комнате, освещая последнее окно. Спустя немного, какая-то фигура направлялась запирать двери. Подсматривающим казалось, что они узнают фигуру дона Джиованни, и они снова начинали разговаривать, хихикая, подталкивая друг друга и жестикулируя. Дон Антонио Брателла, быть может, благодаря особенному освещению городских фонарей, казался зеленого цвета. Постепенно паразиты расходились, чувствуя озлобление к певице, которая так деликатно общипывала их амфитриона. Они боялись, что обильным угощениям грозит опасность. Дон Джиованни уже стал менее щедрым на обеды.