Слава Марии!
Богомольцы кружились, кружились безостановочно, ускоряя шаги, повышая голос, ошеломленные солнцем, ударявшим им в голову и в затылок, возбуждаемые ревом исступления и криками, доносившимися из церкви, объятые жестоким фанатическим экстазом, толкавшим их на кровавые самоистязания, на самые противоестественные испытания. Они кружились, кружились в нетерпеливой жажде проникнуть в церковь, преклониться перед священным изображением, присоединить свои слезы и молитвы к слезам и молитвам тысячи других людей перед ними. Они кружились, кружились, все прибывая, торопясь и сливаясь воедино в овладевшем ими исступлении — теперь уже толпа имела вид не сборища людей, а какой-то плотной неопределенной массы, вращающейся под давлением сверхъестественной силы.
Слава Марии!
Слава Марии!
Один молодой человек вдруг грохнулся на землю в припадке падучей болезни. Соседи окружили его и вытащили из круговорота. Многие отделились от толпы, чтобы поглазеть на это зрелище.
— Что случилось? — спросила Ипполита упавшим голосом, с бледным, поразительно изменившимся лицом.
— Ничего, ничего… солнечный удар, — ответил Джорджио, взяв ее за руку и стараясь увлечь от этого места.
Но Ипполита поняла. Она увидала, как два человека насильно открыли рот припадочного и вставили между зубов ключ, очевидно, чтобы помешать ему искусать свой язык. И она невольно ощутила на своих собственных зубах этот ужасный лязг железа. Инстинктивная дрожь потрясла все ее существо, где «священная болезнь» дремала, грозя пробуждением.
Кола ди Шампанья сказал:
— Там с кем-то приключилась болезнь св. Доната. Не бойтесь.
— Уйдем, уйдем, — настаивал встревоженный, испуганный Джорджио, стараясь увести свою спутницу.
«Что, если она внезапно упадет здесь? — думал он. — Если вдруг с ней случится припадок в толпе».
Он весь застыл от внутреннего холода. Он вспомнил письма из Каронно, те письма, где она в отчаянных выражениях сделала ему признание в своей ужасной болезни. И снова, как тогда, представил он себе «скорченные бледные руки и вырванную прядь волос между пальцами».
— Уйдем! Хочешь войти в церковь?
Она молчала, словно ошеломленная ударом.
— Хочешь войти? — повторил Джорджио, стараясь скрыть свое беспокойство.
Ему хотелось еще спросить: «О чем думаешь ты?» Но он не посмел.
Такой мрачной грустью были полны глаза Ипполиты, что его сердце сжалось, и у него перехватило дыхание. Панический ужас овладел им, он подумал: «А вдруг ее молчание и неподвижность служит признаками начинающегося припадка». Не размышляя, он прошептал: