За Ценкиным гналась толпа молодых озорников. Ценкин забежал в чей-то дом. Хулиганы стучали в калитку и в окна и кричали:
– Выходи, Ценкин, не то живого сожжем.
Ценкин показался из окна. Выстрелил из револьвера, почти не целясь. Кого-то ранил. Раненый завопил неистовым голосом:
– Ой, ой, братцы, убили!
Громилы ворвались в дом. Ценкин побежал было на чердак, но его поймали на лестнице и убили. Труп изуродовали так, что потом его едва признали.
Врывались и на фабрики с криками:
– Давайте ученых!
Врачи, химики, колористы в страхе прятались или бежали. Многие были избиты.
Глава девяносто пятая
Многие скрылись в доме Триродова. Все собрались в белом зале. Беспорядочно рассуждали, что делать дальше. Председательствовал опять Тумарин.
После полудня толпа уже осаждала усадьбу Триродова. Раздавались угрозы и проклятия. Все эти пьяные люди расположились так, как будто ими распоряжался опытный стратег: стояли перед всеми воротами и калитками по дороге, по полям и на берегу Скородени.
Громилы разбили главные ворота, а кто прямо перелез через стены, и скоро запрудили все дворы. Но не смогли проникнуть в самый дом. Входные двери были плотно заперты. Начали было их выламывать, – но из маленького круглого окошечка над дверью показался легкий огонек и послышался негромкий треск револьверного выстрела. Громилы шарахнулись назад.
Пока еще не обращали внимания на сад и на оранжерею. Толпа яростно бесновалась перед главным домом.
Полетели камни в окна. Многие стекла были разбиты. Но белый зал выходил окнами в сад, и поэтому там было еще спокойно.
Какой-то смельчак полез было в окно первого этажа. Из-за окна дико завопил, спрыгнул с подоконника и скрылся в толпе. Стоявшие перед этим окном трусливо и озлобленно попятились. Никто не решался повторить этой попытки.
Скоро к триродовской усадьбе подъехали две коляски с губернаторскими чиновниками и подошли две роты солдат да сотня казаков. Остановились в стороне. Смотрели, ничего не делая. Власти не решались бить патриотов.
Около этого же времени появились здесь и Остров с друзьями. В городе уже дело было сделано, – надобно было кончать здесь.
Черносотенные ораторы, выбирая места на дворах или на дорогах, где офицерам их было не видно, подстрекали толпу разгромить и сжечь дом.
Когда уже начало темнеть и в белом зале зажглось несколько лампочек в средней люстре, в белый зал вошел полицейский чиновник, сухой, костлявый, бритый, с громадным ртом. Он сказал:
– Господа, я прислан от господина губернатора. Господин губернатор предлагает вам выходить. Иначе мы вынуждены будем стрелять.
Женский испуганный голос из толпы крикнул:
– А вы нас защитите от черносотенцев?
Чиновник пожал плечами и сказал:
– Там у нас войска.
Воронок спросил чиновника:
– Вы можете дать нам честное слово, что вышедшие будут в безопасности?
Чиновник развел руками и тихо, с притворною скорбью на лице, сказал:
– Господа, вы обречены на смерть. Народ разъярен. Ничего нельзя сделать.
Послышались возбужденные голоса:
– Что, что он говорит?
Чиновник быстро ушел; на сухих губах его играла сладострастно-жестокая улыбка.
– Позвольте, позвольте, я с вами, – заговорил старенький инженер.
Торопливо побежал за чиновником. Но, едва он показался на крыльце, в него полетели камни. Чиновник юркнул в ту сторону, где стояли казаки. Инженер упал.
Надежда выбежала на крыльцо. Она подняла старика и с усилием втащила в дом, закрывая собою от летевших камней. Только один маленький, острый камень задел и расцарапал ее руку выше локтя.
Среди собравшихся в белом зале передавались слова губернаторского чиновника. Поднялись шумные крики, вопли, стоны. Какие-то женщины забились в истерике.
Триродов вошел в белый зал. Поднялся на эстраду. Сказал:
– Господа, позвольте сказать два слова.
Вопли и стоны понемногу стихли. Триродов говорил:
– Предлагаю вам всем идти в мою оранжерею. Ход в нее безопасен, – он идет под землею. Вот здесь, за эстрадою, – дверь в этот ход. Оранжерея устроена так, что она может отделиться от земли и улететь в небесные пространства.
Кто-то засмеялся. Кто-то крикнул:
– Что за ерунда!
Угрюмый рабочий закричал сердито:
– Люди подохнуть готовы, а он сказки сказывает, головы морочит.
Звонкоголосая дантистка завопила: