– Так что ж? – спокойно возразил Триродов.
– Плохо будет. Уголовщина, любезнейший, да еще какая! – угрожающим голосом говорил Остров.
– Ваша, голубчик, – так же спокойно возражал Триродов.
– Я-то выкручусь, а вас влопаю, – со смехом сказал Остров.
Триродов пожал плечами и возразил:
– Вы очень заблуждаетесь. Я не имею оснований бояться чего бы то ни было.
Остров, казалось, наглел с каждою минутою. Он свистнул и сказал издевающимся тоном:
– Скажите, пожалуйста! Точно и не убивали?
– Я? Нет, я не убивал, – отвечал Триродов.
– А кто же? – насмешливо спросил Остров.
– Он жив, – сказал Триродов.
– Ерунда! – воскликнул Остров.
И засмеялся хрипло, громко и нагло, но казался оторопевшим. Спросил:
– А эти призмочки, которые вы изволили сфабриковать? Говорят, они и теперь стоят на столе в вашем кабинете.
– Стоят, – сухо сказал Триродов.
– Да говорят, что и настоящее ваше не слишком-то чисто, – сказал Остров.
– Да? – насмешливо спросил Триродов.
– Да-с, – издевающимся голосом говорил Остров. – В вашей-то колонии первое дело – крамола, второе дело – разврат, а третье дело – жестокость.
Триродов нахмурился, строго глянул на Острова и спросил пренебрежительно:
– Букет клевет уже успели собрать?
Остров злобно говорил:
– Собрал-с. Клевет ли, нет ли, не знаю. А только все это на вас похоже. Взять хоть бы садизм этот самый. Припоминаете? Мог бы напомнить кой-какие факты из поры юных лет.
– Вы сами знаете, что говорите вздор, – спокойно возразил Триродов.
– Говорят, – продолжал Остров, – что все это повторяется в тиши вашего убежища.
– Если все это так, – тихо сказал Триродов, – то вы из этого не можете извлечь никакой пользы.
Триродов смотрел спокойно. Казалось, что он далек. Голос его звучал спокойно и глухо.
Остров крикнул запальчиво:
– Вы не воображайте, что я попался в западню. Если я отсюда не выйду, то у меня уже заготовлено кое-что такое, что пошлет вас на каторгу.
– Пустяки, – спокойно сказал Триродов, – я этого не боюсь. Что вы можете мне сделать? В крайнем случае, я эмигрирую.
Остров злобно захохотал.
– Нарядитесь в мантию политического выходца! – злобно воскликнул он. – Напрасно! Наша полиция, осведомляемая благомыслящими людьми, от них же первый есмь аз, – но только первый! заметьте! – достанет везде. Найдут! Выдадут!
– Оттуда не выдадут, – сказал Триродов. – Это – место верное, и там вы меня не достанете.
– Что же это за место, куда вы собрались? – с язвительною улыбкою спросил Остров. – Или это ваш секрет?
– Это – луна, – спокойно и просто ответил Триродов.
Остров захохотал. Триродов говорил:
– И притом луна, созданная мною. Она стоит перед моими окнами и готова принять меня.
Остров в бешенстве вскочил с места, топал ногами и кричал:
– Вы вздумали издеваться надо мною! Напрасно! Меня вашими глупыми сказками не проведете. Провинциальных дурочек надувайте этими фантасмагориями. Я – старый воробей, меня на мякине не проведешь.
Триродов спокойно сказал ему:
– Напрасно вы беснуетесь. Я вам помогу. Я вам денег дам, пожалуй. Но с условием.
– Какое еще условие? – с сдержанною яростью спросил Остров.
– Вы уедете – очень далеко – и навсегда, – сказал Триродов.
– Ну, это еще надо подумать, – злобно сказал Остров.
Триродов с улыбкою посмотрел на него и сказал:
– В вашем распоряжении неделя. Ровно через неделю вы приедете ко мне и получите деньги.
Остров почувствовал вдруг непонятный для него страх. Он испытывал ощущение взятого в чужую власть. Тоска томила его. Лицо Триродова исказилось жестокою усмешкою. Он сказал тихо:
– Ваша ценность такова, что я убил бы вас совсем спокойно, как змею. Но я устал и от чужих убийств.
– Моя ценность? – хрипло и нелепо бормотал Остров.
Триродов гневно говорил:
– Какая ваша цена? Наемный убийца, шпион, предатель.
Остров сказал упавшим голосом:
– Однако вас не предал пока.
– Не выгодно, только потому не предали, – возразил Триродов. – А второе, не смеете.
– Чего же вы хотите? – смиренно спросил Остров. – Какое ваше условие? Куда мне надо ехать?
Глава одиннадцатая
Триродов оставил в Рамееве приятное впечатление. Рамеев поспешил отдать Триродову визит: поехал к нему вместе с Петром. Не хотелось Петру ехать к Триродову, но все же он не решился отказаться. По дороге Петр хмурился, но в доме Триродова старался быть очень вежлив. Принужденность была в его вежливости.