– Держи правее!
– Тс! Тише, смотри!
Саженях в сорока через освещенную поляну двигались прежние двое, теперь они вели лошадей в поводу.
Несколько раз курсанты теряли из виду бандитов, но потом снова нагоняли.
Сколько верст продолжалась эта слежка, сказать было трудно; взглянув на светящийся циферблат часов, Сергей заметил, что, с тех пор как они свернули с дороги, прошло уже два часа. Но вот издалека послышался неясный шум. По-видимому, путешествие приближалось к концу. Чем ближе, тем яснее… И вот наконец совсем близко-близко.
– Не напороться бы!
– Ничего, сначала передних окликнут.
Но ни задних, ни передних никто не остановил, и сразу оборвавшийся лес открыл перед ними большую лесную поляну. Это была стоянка и штаб главного ядра банды. Разведчики остановились. Широкой красноватой полосой брезжил рассвет. Небо принимало бесцветный, серый оттенок; веяло утренним холодком. Сквозь туманную дымку курсанты увидели целую деревушку наскоро собранных из зеленых веток шалашей, повозок, лошадей, два дымящихся костра, около которых копошились несколько человек. Когда еще немного рассвело, они хорошо разглядели натянутую из серой парусины палатку – должно быть, самого атамана.
Оставив позади бандитский лагерь, курсанты скрылись в лесной чаще.
Атаман Битюг был сегодня не в духе.
– Эй, Забобура! – крикнул он своему адъютанту. – Пришли-ка мне сотенных – Оглоблю и Черка-ша… Да пускай и Барохня придет.
«Адъютант» вышел и вернулся с двумя сотенными. Первый – огромный, с вспухшим и пересеченным шрамом лицом и всклокоченной головой. Второй – поменьше, черный, юркий, с хитрыми, бегающими глазами. Вошедшие поклонились.
– А где Барохня?
– Барохня перепимшись.
– Экие скоты! Только вас и хватает на то, чтобы водку пить. А как до дела – так никто ни к черту. Что нового?
– Да, кажись, ничего пока, – ответил Черкаш. – Разве только что вот от Могляка наши вернулись.
– К черту Могляка! Я спрашиваю – отряд где?
– Стоит.
– Ну, а возле Барашей как?
– Как приказывали. Дорогу снимают.
– Много сняли?
– Побольше пятка верст подле Яблоновки своротили. Да так, порознь, ребятишки гайки крутят.
– Две деревни да волов пар двадцать работают, – добавил Оглобля.
Речь шла о линии между Коростенем и Новоград-Волынском.
Вошел Забобура и передал пакет. В нем главарь соседней банды Шакара сообщал следующее:
Командующему Волынско-Повстанческим отрядом атаману Битюгу.
Для поддержания связи, а также для своевременного предупреждения вашего уничтожения сообщаю следующее: что захваченный мною коростеньский большевик, после подвергнутая всесторонней обработке, показал, что на территорию войск ваших вызван из Киева особенный отряд, не из красноармейцев, а из отборных большевиков, кои готовятся к ихнему офицерскому званию. Апотому дошлый до всяких хитростей и военных приемов. И оный же большевик выразил мерзостную уверенность в скором нашем разбитии, за что и был зарублен, а тем не менее о настоящем, для принятия мер, вам сообщаю.
Дальше, после титула «Атаман Степного Истребительного Отряда», печатными буквами стояла подпись – Шакара. А ниже – скрепа составившего мудрое донесение адъютанта.
– Вот! Вот!.. – заревел разгневанный главарь. – Черти криворожие! Не могли до сих пор узнать, что перед ними не солдаты, а юнкера ихние. Да не я буду, если они не рыщут по ночам, когда вы пьянствуете да дрыхнете!
Наконец ругательства прекратились, и он перешел на деловую почву.
– Забобура! Могляку приказ – ночью потревожить их с тылу. Долго пусть не дерется. Но чтобы те ночь не спали. Я сам займусь этим делом… А ты, – он с недоумением взглянул на Оглоблю, – распустился сам и ребят распустил. Зачем Семенки сожгли? Я им одно Крюково спалить приказывал.
– Черт его разобрал, – решили сотенные, выходя из палатки. – Эк разошелся!
В лагере уже кипела жизнь. Дымились костры под котлами, играла гармония, слышались смех и ругательства. Некоторые, несмотря на утро, были уже выпивши. Занимался каждый чем хотел. Тут кучка, лежа и сидя в самых разнообразных позах, резалась в затасканные карты перед грудкой петлюровских «карбованцев». Там человек десять окружили бутыль с какой-то мерзостью и кружками перекачивали ее содержимое в желудки.
А вот и занятые настоящим делом: один укорачивает ствол винтовки наполовину, превращая ее при помощи подпилка в бандитский карабин. Другой вплетает в конец плетки тяжелую свинчатку.