– Скажи лучше, немногие останутся в строю. Вызов телефона – певучий, мягкий. Сергей взял трубку. Говорил новый начальник курсов:
– Это вы, товарищ Горинов?
– Я.
– Зайдите на минутку. Комиссара нет, а комендант города просит выслать человек сорок на усиление патрулей, так как возле города показались какие-то разъезды.
Сергей по городскому аппарату вызвал с совещания Ботта, и они всю ночь провели у телефонной трубки. Им сообщили, что стоящая возле Киева, в Броварах, конно-казачья бригада ненадежна.
Через два дня Петлюра внезапным ударом продвинулся за Фастов и очутился под самым/ Киевом. Это было для всех неожиданностью. Все предполагали, что красные части продержатся значительно дольше.
Нужно было во что бы то ни стало задержать хотя бы на время дальнейшее продвижение белых, потому что город совершенно не был эвакуирован. Срочно последовал приказ сегодня же произвести выпуск старших классов, а завтра к рассвету всей бригаде выступить на фронт. К одиннадцати часам утра сто пятьдесят одетых в новенькую форму красных командиров стояли на плацу. Произнесли торжественное обещание, прочли списки произведенных. На автомобиле подъехал наркомвоен Украины. Его лицо носило на себе отпечаток бессонных ночей и глубокой тревоги.
Поблагодарил от имени Советской Украины за геройскую работу. Высказал уверенность, что бригада курсантов с честью выполнит свою трудную задачу. Тепло попрощался.
На следующее утро бригада выступила. Возле широких дверей собралось много провожающих. Поминутно подъезжали конные ординарцы и мотоциклисты. Кругом, насколько хватал глаз, лентами подходили и останавливались серые батальоны.
Мягко переливаясь, с крыльца полились звуки сигнала «сбор».
Николай еще раз крепко стиснул маленькую руку Эммы:
– Ну, прощай! Всего хорошего, девочка. Будем бороться и надеяться.
Эмма оставалась пока в городе. Она должна была отправиться, вместе с семьями комсостава, с последней баржей в Гомель, а оттуда в Москву.
Она посмотрела на Николая, грустно улыбаясь:
– Прощай! Пиши, Коля… Я буду ждать…
– Эмма, вашу руку напоследок!
– Володя! Сережа!.. Прощайте! Спасибо вам за все. Мы снова все встретимся.
– Может быть! Привет России, Москве. Всего хорошего!
Они еще раз горячо пожали ей руку и торопливо бросились к своим местам.
Эмма тихо взошла на высокое каменное крыльцо, встала возле самого края, рукой придерживаясь за выступ окна. Всматриваясь, застыла безмолвно.
Повсюду кругом – поблескивающие штыки, пулеметные двуколки, орудия. Слышались слова четкой команды. Где-то далеко впереди заиграла музыка. Голова бригадной колонны тронулась в путь. Курсовой батальон минут около десяти стоял на месте. Потом раздалась резкая команда, тронулся и он. Вон Николай!.. Сережа… Владимир… Вскоре скрылись и они. Перед Эммой всё тянулись серые ленты.
Потом, громыхая, проскакала рысью запоздавшая артиллерия. И кругом стало пусто.
Эмма молча ушла в свою комнату. Села, задумавшись, на широкий кожаный диван. Долго крепилась. Не выдержала и, уткнувшись головой в подушку, горько-горько заплакала:
– Ушли!
Глава 19
Уже пятый день, как отбивается железная бригада, – отбивается и тает. Уже сменили, с боем, четыре позиции и только что отошли на пятую.
– Последняя, товарищи!
– Последняя! Дальше некуда!
Жгло напоследок августовское солнце, когда измученные и обливающиеся потом курсанты вливались в старые, поросшие травой, изгибающиеся окопы, вырытые под самым Киевом во времена германской оккупации.
– Вода есть? – еле ворочая пересохшим языком, спросил, подходя к Владимиру, покачивающийся от усталости Николай.
– На!
Прильнул истрескавшимися губами к горлышку алюминиевой фляги и долго, с жадностью тянул тепловатую водицу. Взвизгнув, шлепнулась о сухую глину шальная пуля и отскочила рикошетом в сторону, оставив облачко красноватой пыли.
– Осторожней! Стань за бруствер. Чуткая тишина.
– Говорят, справа пластунов поставили.
– Много ли толку в пластунах? Два батальона. Помолчали. Где-то далеко влево загудел броневик.
Эхо разнеслось по притихшим полям.
– Гудит!
Шевельнул потихоньку головками отцветающего клевера ветер.
– Сережа! Пить хочешь?
– Давай!
Выпил все той же тепловатой, пресной воды. Отер рукавом со лба капли крупного пота. Долго смотрел задумчиво в убегающую даль пожелтевших полей. Вздохнул тяжело: