— Боже мой! Случилось что-нибудь?
— Соблаговолите прочесть!
Фаи пробежал письма; он был подавлен, руки беспомощно повисли.
— Я же говорил! Меланхолия, чувство неудовлетворенности.
— Совсем не следует сразу предполагать наихудшее. Я немедленно выезжаю в Капош.
— Бог вам в помощь! Сказать, чтоб запрягали?
— Извольте, только я хотел бы задать вам еще несколько вопросов. Нет ли здесь портрета молодого графа? Я ведь незнаком с ним, даже не видел его, а портрет мог бы мне очень пригодиться.
— У меня есть его миниатюра, в медальоне на часовой цепочке. Правда, она слишком мала.
— Не беда. К какому времени относится портрет?
— В марте этого года мы были с Бутлером в Энеде, у смертного одра одной из его теток — от нее он тоже получил наследство, — и там его изобразил в миниатюре на слоновой кости — представьте себе! — двенадцатилетний мальчуган, от горшка два вершка, некий Миклош Барабаш *. Я еще сказал тогда главному королевскому судье, чтоб он упрятал в тюрьму этого щенка: с этаким незаурядным талантом из него обязательно выйдет фальшивомонетчик!
— Разрешите посмотреть?
Фаи отцепил золотую безделушку в виде гильотинированной головы Людовика XVI и нажал пружинку. Голова раскрылась, и в ней вместо мозга (впрочем, его и в оригинале было не так-то уж много) оказалась маленькая пластинка слоновой кости с эмалевым портретом Бутлера.
— Гм, граф — красивый молодой человек! Правда, о его сложении нельзя судить по этой миниатюре.
— Строен, как тополь.
— Эх, будь я таким, — вздохнул папаша Крок, — меньше чем на герцогиню и смотреть бы не стал!
— Я думаю, — машинально ответил Фаи.
— Нет ли иного портрета?
— Нет и, думаю, никогда больше не будет.[91] Он слишком скромен и застенчив; я и так, можно сказать, силком заставил его сесть позировать этому сморчку-художнику.
— Могу я взять с собой портрет?
— Не возражаю, старина, но заклинаю вернуть его мне. А если попробуете присвоить этот дорогой для меня сувенир, — пригрозил господин Фаи, — то к будущей зиме придется вам отрастить порядочное брюхо! (Нужно сказать, что простолюдин мог тогда накопить себе жирок только в тюрьме.)
Папаша Крок угодливо улыбнулся.
— Во всех случаях я сохраню его, а пока хотел бы точно знать еще одно: как был одет граф, когда уезжал.
— Ну, это проще всего! Его камердинер наверняка знает, да и кучер тоже. У него и не было большого гардероба. Я сам заказывал для него костюмы в Патаке. Эй, кто-нибудь! — Фаи хлопнул в ладоши; на зов явилась ключница. — Пошлите ко мне, пожалуйста, камердинера!
Камердинера нетрудно было отыскать: подстрекаемый желанием знать, что происходит, он прислушивался к разговору, прячась за колонной.
— Эй, Мартон, как был одет граф, когда уезжал? Хорошенько соберись с мыслями и изложи этому почтенному господину все по порядку.
Мартон задумался, потом, мучительно напрягая память, стал описывать костюм графа.
— Что же на нем было? Что я ему принес? Были на нем, прошу покорно, серые панталоны, такая же… да-да, такая же жилетка и… Я уже сказал о сюртуке?
— Нет, не сказал.
— И серая жилетка…
— О жилетке мы уже слышали, болван… Да что ты все рот разеваешь, как щука на песке.
В этот момент блуждающий взгляд камердинера остановился на сюртуке доктора Гриби. Мартон неожиданно всплеснул руками, словно гусь крыльями, когда вдруг обрывается бечевка, которой он связан.
— На нем был точь-в-точь такой сюртук! — воскликнул он с жаром. — Если не именно этот.
Доктор покраснел до ушей, а Фаи принялся укорять камердинера.
— Ну-ну, не сочиняй! Такой — может быть; мне тоже что-то припоминается, только не говори, что именно этот. Иначе какая же вера твоим словам?
Но Мартон продолжал подозрительно разглядывать докторский сюртук. Глупые серые глаза камердинера готовы были, казалось, выскочить из орбит.
— А мы сейчас увидим, барин, этот или нет, — защищался Мартон. — Пока граф был здесь, я чистил его сюртук; на локте прожжена дырочка величиной с горошину. Его сиятельство нечаянно облокотился на уголек, выпавший из трубки. И подкладка, я знаю, была порвана. Что ж, посмотрим!
Не долго думая, он подошел к доктору Гриби и без всякого стеснения приподнял за локоть его руку.
— Ну, что я говорил? — воскликнул он торжествующим тоном. — Вот она, дырочка величиной с горошину! Я знаю, что говорю, барин! А теперь посмотрим и подкладку.
Доктор растерялся и покраснел, как рак. Камердинер отогнул полу сюртука.
91
Портрет графа Яноша Бутлера в натуральную величину, написанный маслом, висит в актовом зале Ноградского комитатского собрания.