Разве в состоянии шесть эгерских каноников даже на тысячах фолиантов пергамента написать столько горьких слов, чтобы они смогли испортить сладость этих двух строчек?
Что бы ни говорили поэты, горе не в силах сломить человека. Кажется почти невероятным, сколько горя может принять на себя человек. Есть люди, которым безразлично, сколь велико то горе, которое обрушивается на их плечи, — с фунт оно или во много тысяч раз больше. Маленький муравей с одинаковым проворством ползает и под большой глыбой и под маленьким камешком. Бутлер не мог даже представить себе, что сможет пережить такой исход дела, при котором останется в силе прежнее решение. И что же — он все еще живет и даже продолжает строить планы.
А положение стало куда хуже, чем прежде. Теперь и Мария — Дёри повела себя смелее. До сих пор она втихомолку пробиралась в замки Бутлера, разыгрывала из себя несчастную, достойную всяческого сожаления, которую родной отец выгнал из дома («Убирайся вместе со своим ублюдком к мужу, пусть все видят, что ты там живешь!»), она взывала к милости управляющих, которые не решались выставить ее, рассуждая так: «Дьявол не дремлет, а истина спит: кто знает, может, она еще будет когда-нибудь нашей госпожой». Но теперь иное дело: приговор уже вынесен, и она — настоящая графиня Бутлер. С большой помпой водворилась она в парданьском замке, окружила себя камеристками, горничными и завела собственную гофмейстершу. Так как управляющий Ференц Ногал стал протестовать против этого, графиня обратилась с жалобой к комитатскому собранию. Торонтальский вице-губернатор посетил Бутлера и убедил его, что, поскольку эта женщина носит его имя, граф, как один из первейших магнатов и кавалеров Венгрии, не может допустить — но крайней мере, до тех пор, пока суд не вынесет другого приговора, — чтобы она жила в какой-нибудь дыре, ибо тем самым будет скомпрометировано имя Бутлеров.
Граф ответил на это, что не признает ее своей женой, но, принимая во внимание, что закон остается законом и один приговор суда уже вынесен, разрешает Марии Дёри впредь до изменения этого приговора жить в эрдётелекском замке Бутлера и ежемесячно брать из его казны две тысячи форинтов, с тем, однако, условием, чтобы в других его замках и ноги ее не было.
Итак, Мария обосновалась в эрдётелекском замке. Граф Тиге и эгерские армейские офицеры были ее каждодневными гостями. Шум веселых пиршеств нарушил тишину доселе заброшенного гнезда. И все же соглядатаи Фаи не могли сообщить ничего такого, что свидетельствовало бы о распутном поведении Марии. А между тем в качестве мажордома в замке подвизался сам хитроумный Крок, под именем Яноша Кампоша, и особенно зорко следил за тем, не начнет ли посещать замок поп из Рёске (переодетый или еще в каком-нибудь виде).
Но Мария была умна и умела себя блюсти. Более того, с присущей женщинам хитростью она так преобразила Эрдётелек, словно эта была подлинная резиденция Бутлеров; что касается самого графа, то он «просто-напросто выродок, циник, который бросил свою честную дворянскую семью и рыщет по свету, одержимый бредовой манией».
Надо сказать, что в Германии проживало множество Бутлеров; здесь были и бароны, и просто дворяне, и обедневшие, но достойные рыцари. Была там целая куча детей, уйма старых дев, всевозможные дяди и тети, с которыми Мария завязала родственную переписку, всячески заманивала их в Эрдётелек и даже оплачивала им путевые расходы. Тут они как сыр в масле катались, и не проходило дня, чтобы за столом в замке не сидели четыре-пять человек из рода Бутлеров.
Было поистине удивительно, как ловко сумела она собрать в своем доме столько красноносых пожилых особ, носивших очки, напудренные парики, а также имя Бутлеров. Большинство этих благородных дам в прошлом были фрейлинами при каком-нибудь из тех маленьких немецких дворов, где княгиня запирала на ночь сахарницу, а его светлость князь с возмущением отпихивал стул, если поданный к обеду цыпленок оказывался без одной ножки; за хищение цыплячьей ножки рассвирепевший князь грозил всему двору драконовскими мерами, а если был по природе добросердечен, — то своим отречением.
Бывшие придворные дамы придали эрдётелекскому замку такой лоск, что сливки дворянского общества комитата Хевеш постепенно стали смотреть сквозь пальцы на «предшествующие события», и Алмаши, Брезоваи, Добоцки, Луби и даже пуритане Папсасы не устояли перед искушением повезти своих жен с визитом в Эрдётелек.
Обо всем этом папаша Крок докладывал Фаи следующим образом:
«Придворные дамы ходят в донельзя поношенных шелковых юбках, но окрестным дворянкам нравится их шелест, и они по очереди приезжают в Телек поучиться хорошим манерам.