— Верно. А у той — белье блондиночки-консульши. Вон ее лиловая батистовая блузка, видите? Сбоку, на рубашках. О, эти божественные рубашечки!
Лишь на курорте ясно видно, какое глупое животное человек. Лишите его только привычного занятия, совлеките оболочку, придающую ему умный вид.
Сотни людей здесь месяцами ни о чем не разговаривают, кроме своего сна и желудка, бесконечно варьируя эти две темы.
— Сегодня я чувствую себя немножко лучше.
— Я тоже гораздо лучше спал. С вечера только один раз проснулся.
— У меня часа в три что-то вроде спазмы в желудке было.
— А у меня, похоже, ревматизм в шее разыгрался со вчерашнего дня.
— Я с аппетитом вчера поел. Целый бифштекс, знаете, уписал, а он преогромный.
— А я вот не могу на ночь мясное есть, у меня от него тяжесть в животе.
— Да-да, мне тоже в прошлую пятницу все быки после ростбифа снились.
И так весь сезон. Целое скопище людей пережевывает одно и то же. Благо еще, что эта пресная жвачка сдабривается иногда пряной приправой. Без любовной интрижки никогда ведь не обойдется — вот и сплетня готова. Кроме того, есть одно ни с чем не сравнимое удовольствие — позлословить о докторах. Вот, дескать, ослы, шарлатаны, на больных им наплевать. И конечно, кто кого лечит, что кому прописано. Доктор Икс за одной красивой пациенточкой волочится и при каждом визите раздевает ее, подлец, до рубашки, чтобы ухом к груди прижаться. Доктор Зет — тот известный мастер пустяки в серьезные болезни раздувать, как клеменбергский цирюльник, который на все корки разругал подмастерья за то, что он без него занозу вынул у крестьянина: «Ах ты, мот, транжир несчастный, загнал бы ее поглубже в ногу, мы бы теперь с деньгами были».
Но с особым увлечением судили-рядили в тот сезон все-таки о новом докторе — и не только больные, но даже сами врачи и местные жители.
— Интересный мужчина, — вынесли свой приговор представительницы слабого пола.
— Исключительно занятой человек, — удивлялись коренные приксдорфцы.
— Всех нас обставит! — ахали коллеги. — И откуда у него столько пациентов?
— У этого, похоже, на лад идет. Свое дело знает, — полагали непосвященные.
Словом, он поразил воображение, стал новинкой сезона, о которой только и говорили. Новый доктор, венгерский доктор — и дворянин: герр фон Катанги.
Подробнее о нем никто ничего не знал. Дамы, которые нашли его интересным, не могли этим воспользоваться, потому что он не выходил из коляски — все время по улицам и площадям носился, спеша, словно к умирающему. С утра до вечера там и сям мелькала его простая, скромная, но элегантная упряжка — и всегда галопом. Иногда перед какой-нибудь виллой она останавливалась, доктор спрыгивал (у него была стройная, красивая фигура) и с лихорадочной поспешностью устремлялся вверх по лестнице. Вечно он торопился, перепрыгивал сразу через две ступеньки; видно, дел было по горло. А несколько минут спустя возвращался, запыхавшись, отдуваясь, вытирая лоб платком, и опять лошади мчали его куда-то на другой конец курорта. По дороге он не выпускал из рук золотые часы, сверкавшие на солнце, словно по секундам рассчитывая свое время, и то и дело, особенно в местах полюднее, покрикивал на кучера:
— Скорей, а то опоздаем!
Дамы, повторяем, не могли забрать его в свои руки: на них у него не оставалось времени. И они только головами качали: «Просто жалко смотреть, как человек себя убивает». В полдень он наскоро съедал свой обед, и опять в этот проклятый экипаж (когда он только лошадей кормит?). Ужин точно так же проглотит на ходу — и скорей дальше. Даже по ночам нередко слышался своеобразный, легко отличимый шум колес его черного удобного бруммера[9]. Чутко спящие просыпались и бормотали, переворачиваясь на другой бок: «Наверное, у доктора Катанги тяжелобольные».
И утром за завтраком спешили поделиться ночными впечатлениями: «Похоже, что у Катанги тяжелые случаи есть, он ночью несколько раз под моим окном проехал».
Но кто были эти больные? Этого никто не знал, да и не стремился узнать. Довольно и того, что у него их много; что мне за дело, кто. Не я, не мой знакомый Пали, не жена дёрского стряпчего, а остальные пускай хоть все у него лечатся.
И никому даже в голову не приходило (секрет известен лишь мне да ещё аптекарю, который за все лето только пять рецептов получил за его подписью), что у нашего друга Катанги вообще не было больных! С английской методичностью разыгрывал он занятого человека — до того мастерски, что сам черт не догадался бы. Даже аптекарь начал сомневаться: «А может он домашними средствами лечит?»