Уже сидя за столом, спросил:
— Как Хаят?
— Хорошо живет, только Зарифа и Салих совсем ее избалуют, — с материнской ревностью отозвалась Наджия, собирая на стол. — Она на свои скважины ездит теперь в любое время суток. Я уж говорила Салиху, чтобы он запретил ей ходить по лесу ночью. У меня ноги бы от страху отвалились, за каждым кустом косматый Шурале мерещился бы, а ей все нипочем! — Наджия помолчала, туго сжав еще свежие губы. — А про отца и не спрашиваешь!
— Что он?..
— Работает. Добурил-таки скважину на воде, благодарность получил от Совнархоза. Ты разве в газете не читал?
Ахмадша не ответил: стыдно было сознаться, что газеты он и в руки не брал в эти дни.
— Ты почему ничего не ешь, сынок? — обеспокоенно спросила Наджия, пододвигая к нему тарелки с разогретым мясом, крупными помидорами, нарезанными ломтиками, с малосольными огурцами и обваренной крутым кипятком брынзой.
«Похудел! Почернел! Глаза ввалились, будто неделю на вахте простоял!» — мысленно восклицала она, с сокрушением разглядывая своего любимца. С самого младенчества радовал ее тихий, ласковый мальчик: и учился отлично, и по дому помогал. А вот испортила его эта рыжая. Она-то не больно долго скучала по нему!
Так и чесался язык у Наджии сообщить поскорее сыну последнюю новость, мгновенно облетевшую Камск, Светлогорск и соседние нефтеуправления, но она сдерживалась из боязни причинить ему новые страдания.
И все-таки не вытерпела.
Едва он встал из-за стола, она с дрожью в голосе, хотя и старалась казаться спокойной, выложила:
— Надя-то Дронова замуж вышла!
Ахмадша окаменел, лицо его стало серым. А глаза… Ох, лучше бы прикусила язык Наджия, чем видеть такие глаза! Материнское сердце перевернулось от боли; она опустилась на скамью и закрылась руками, чтобы не видеть, как сын, будто ослепнув, пошел к двери. Но едва он перешагнул порог, Наджия вскочила и с резвостью молодушки побежала за ним: еще убьет себя, попадет под машину! Теперь от него всего можно ожидать!
Она нагнала его на лестнице, преградила ему путь, задыхаясь от охватившего ее страха.
— Куда ты?
Неожиданная улыбка Ахмадши поразила ее.
— На вахту. Куда же мне?
Голос ровный, будто и не случилось ничего, но от этого неестественного спокойствия Наджии стало еще страшнее. Впервые с беспощадной ясностью она осознала ужас того, что произошло: ведь Надя Дронова топилась из-за ее сына, а у нее тоже есть мать. И девушка, решившись на отчаянный шаг, так же, наверно, улыбалась ей.
«Зачем же мы рожали их, если не сумели сделать счастливыми?» — пронеслось в голове Наджии.
— Вернись! Прошу тебя. Я с ума сойду, если ты уйдешь!
Губы Ахмадши жалко изогнулись, от улыбки и следа не осталось.
— О чем же вы раньше-то думали?
— Вернись! — твердила она. — Прошу тебя!
Он тяжело оперся на перила лестницы, вспомнив Юрия, стоявшего у окна, спросил глухо:
— С кем… за кого вышла Надя?
— За Алексея Матвеевича.
— Груздева? — Ахмадша потер лоб ладонью, точно голова у него разламывалась от боли. — Странно, очень странно. Не могла она полюбить его… такого старого!
Дед Матвей долго плутал с багажом в руках по улицам нового города Камска, расспрашивал, оглядывался по сторонам. Морщинистое лицо его, опаленное горячими бакинскими ветрами, выражало полное удовлетворение: все ему тут приглянулось. Только дал маху, не известил сына и невестку о дне своего приезда.
— Наконец-то Алеша женился! — сообщал он перед отъездом друзьям и знакомым. — Как же, обзавелся семьей. А то что ж это выходит: заслуженный человек, видный мужчина и живет бобылем до пятидесяти лет. Неприлично даже!
— На ком он женился-то? — допытывался уже многодетный брат Серега, вертя в руках скупое письмо Алексея.
— Вот пишет: Надежда Дмитриевна Дронова. Для него-то, конечно, Надя. Тоже инженер, на заводе работает. Чувствуется, стоящая женщина. Другая бы, вертячка, не пошла работать на такой серьезный участок, а тут, по всему видно, два сапога — пара.
Тощий, но по-прежнему жилисто-крепкий, старик порядком-таки устал, прежде чем нашел квартиру сына: он тащил старинной работы сундучок и рюкзак, набитый с помощью Сереги южными гостинцами.
Алексея дома не оказалось. В просторных чистых комнатах стояла тишина, и в этой тишине расхаживала с книжкой в руках тоненькая девушка в светлом халате.
Она взглянула на деда Матвея доброжелательно-спокойно, но промолчала, вероятно, приняв его за слесаря-водопроводчика или за монтера.