Дина слушает их спор с невольным увлечением, даже с удовольствием, а Груздев опять отвлекся.
«Как совладать, сладить с новой бедой? Единственное средство — все внимание сосредоточить на работе. Будущее и вчерашнее еще сталкиваются в сегодняшнем дне, но жизнь недаром проходит в борьбе — побеждаем! Радоваться надо! Но как радоваться, если личное счастье опять полетело под откос?»
— Что с тобой творится, Алеша? — спросил Дронов, с невольной боязнью ожидая ответа.
— Пойдем. Надо поговорить.
Они прошли в кабинет Груздева, очень просто обставленный. Повсюду книги, журналы, исписанные блокноты. На подоконнике — блеск склянок и пробирок с пробами нефти, парафина, масел. На столе — почетное место изделиям из полипропилена.
— Ты и дома не отдыхаешь! — заметил Дронов, взглянув на разложенные по столу листы бумаги, испещренные мелкими чертежами, надписями и цифрами.
— До сих пор отдыхал. — Голос Груздева выдавал теперь все его тяжкое душевное состояние. — Эх, Дмитрий, видно, в недобрый час привелось мне встретиться с твоей Надюшей! Уходит она от меня.
— Ты шутишь… — И Дронов осекся, вспомнив летние вечера на Каме и недавнюю встречу Ахмадши с его дочерью. Но ведь то прошло, казалось, безвозвратно. — Не может Надя так легкомысленно…
Груздев протестующе взмахнул рукой.
— Не она, а я поступил легкомысленно… Она тогда в растерянности… подавленная была… Словом, Дмитрий Степанович, прискорбно, но делать нечего. Сам я впутался в историю, мне самому и развязывать этот узел.
— О чем вы здесь? — спросила Дина Ивановна, заглядывая в комнату.
Мужчины промолчали. Тогда она быстро подошла и встала между ними.
— Да вот… — Дронов печально и озадаченно развел руками. — С Надей у них нелады.
— Ахмадша?
Груздев молча кивнул и отвернулся.
Угроза назревшей семейной драмы, явно ощущавшаяся в доме, испортила настроение всем. Когда расходились, так и не дождавшись Нади, Дина Ивановна отвела Груздева в сторонку, взяла за руку, осторожно, но пытливо спросила:
— Вы не обидите ее, Алеша?!
Алексея передернуло от нечаянного оскорбления, и столько страдания отразилось в его глазах, что Дронова чуть не заплакала, в замешательстве промолвила:
— Прости, дорогой, но ведь нам тоже нелегко.
Выходя на улицу, она взглянула на часы. Вполне понятно, где до сих пор пропадает Надя. Только с Ахмадшой могла она совершенно забыть о доме, тем более в такой знаменательный день! Но вернется ли она сюда? Мощная, точно застывшая фигура Груздева, его угрюмое лицо поневоле внушали острую тревогу матери.
«Может быть, и лучше, если Надя не придет сегодня домой», — подумала она, хотя мысль о том, что дочь ее переночует где-нибудь вместе с Ахмадшой, пугала не меньше.
Проводив гостей, Груздев вернулся к себе.
— Ложись спать, — попросил он отца, бесцельно слонявшегося по квартире. Однако когда тот, еще потоптавшись то в кухне, то в столовой, нехотя ушел в свою спаленку, Алексей готов был, как в детстве, бежать за ним, чтобы спрятаться под теплое отцовское крыло. Но слишком вымахал и постарел он для этого! А надо было что-то сделать, как-то избавиться от тоски, и, сам того не замечая, Груздев стал ходить по комнатам, мечась, точно угрюмый и беспомощный зверь в клетке.
Вдруг подумалось, что Надя и Ахмадша наблюдают за ним с улицы: большая его гривастая тень бурно шевелилась на новых оконных шторах. Молодые, счастливые, уж не смеются ли они над запоздалыми потугами деда Матвея и Груздева украсить клетку, из которой выпорхнула золотая жар-птица: «Ужо вам, старые ротозеи!»
Алексей щелкнул выключателем в столовой, прошел в кабинет, взглянул на свои чертежи и записи — кое-что еще додумывал в процессе «дизельки», не застывающей на морозе. Любимое детище!.. Но от вида бумаг стало еще тошнее: не идут в счет ни талант, ни добродетель, когда загорится страсть и на другую чашу весов положена красота юности.
Широкоплечая тень опять легла на все окно: Груздев погасил свет и в кабинете и теперь шатался в полутьме один на один со своей гнетущей тоской.
За окном оказалось неожиданно светло: взошла луна. Алексей прислонился к стеклу горячим лбом. «Неужели все кончено? Неужели и проститься не зайдет? Ахмадша не отпустит!» Яростная ревность заклокотала, вскипела гневом до удушья. «Ведь никто не заставлял ее пойти за меня. Доломала жизнь и ушла. Даже „прощай“ не сказала. За что такое? Помогал, чем только мог…» Перед глазами возникло милое лицо Нади, и последняя мысль показалась постыдной. «Да разве можно расплатиться чем-нибудь за счастье быть с нею?! Еще поставь себе в заслугу то, что из реки ее вытащил!»