Луна светила с другой стороны дома, а тут кротко смотрело на человека, сломленного горем, блекло-голубое небо со стеклянными блестками звезд. Высокие сосны покачивались перед окном; смутно отсвечивали зеленью шевелившиеся от ветра ветки, бронзовели серые стволы.
Где тут бродят Надя и Ахмадша?.. Что она говорит, прижимаясь к нему, смеясь затаенно и счастливо?
Натыкаясь на стулья, Алексей прошел в столовую, откинул штору. На улице пустынно. В больших домах лишь кое-где видны огни. Ходит над заснувшим новорожденным городом круглолицая нянька — луна, заботливо заглядывает в окна. Звезды с этой стороны дома кажутся золотыми, а все сосны, сохранившиеся на будущем тротуаре, стоят угольно-черные.
Наверно, Надя и Ахмадша любуются красотой ночи, а Груздева она угнетает.
Легкий поворот ключа во входной двери прозвучал, как гром. На ходу включив свет, Алексей бросился в переднюю.
Вошла Надя, странно присмиревшая, только в глазах неспокойный блеск, сняла берет, медленно потянула с плеча пальто. Муж не суетился, не навязывался с услугами, не упрекал: все в нем замерло. И Надя сказала тихо, хотя дед Матвей тоже не спал, намеренно — может быть, опасаясь ссоры — покашливал в своей комнате.
— Прости, что заставила ждать. Я не думала, что уже так поздно…
Груздев беззвучно пошевелил непослушными губами: боялся поверить — неужели она оправдывается? О, если бы она осталась! Но робкие надежды разлетелись: Надя потерла озябшие, покрасневшие руки — почему-то была без перчаток — и, нервничая оттого, что преодолела чувство жалости, сказала нерасчитанно громко:
— Алеша… Алексей… Я должна уйти. Совсем. Не обижайся… Я не могу иначе.
— Какое значение имеет для тебя — обижусь я или нет? — с трудом выговорил он. — Я же сказал давеча… Мне легче умереть, чем сознавать, чем принуждать… Нет, я не угрожаю! Надо поступать по-человечески. Нельзя, чтобы твоя жизнь со мной была неволей. Зачем? Ради чего?
Телефон нарушил минутную тишину. Ночной звонок в квартире директора нефтеперерабатывающего завода тревожен, как гудок сирены, но Алексей снял трубку почти машинально. Молча держал ее, притиснув к уху, и, забывшись, не сводил глаз с жены. С бывшей жены! Завтра ее здесь не будет. Все кончено.
— Надя! — ломким от волнения голосом позвал Ахмадша, не выдержав каменного молчания в трубке.
Груздев содрогнулся, точно от удара, крикнул запальчиво:
— Слушайте, вы! Нельзя же быть таким нахалом!
— Я очень беспокоюсь за нее… — бесхитростно сознался Ахмадша.
— Напрасно! — гнев так и плескался в душе Груздева, но слова падали уже сдержанно: — Надежде Дмитриевне ничто не может угрожать в моем присутствии.
Надя сделала шаг вперед, оживленная радостью: Ахмадша боялся за нее! Пусть это дерзость с его стороны — звонить сюда, но он должен теперь бороться за их счастье. Однако, щадя Алексея, она не взяла телефонную трубку.
Представила, как пусто будет здесь завтра, когда она уйдет отсюда, и ей стало больно, но поддаваться жалости, унижающей Груздева, было нельзя.
Вот и кончилась семейная жизнь, промелькнув словно светлый праздник, на котором Алексея все время томило предчувствие потери.
Как во всех классических случаях супружеских размолвок, жена легла в спальне, муж ушел в кабинет. Непослушными руками он постелил себе на диване, а лечь не мог: ему казалось, что это ложе смерти, против которой все восставало в нем, могучем и жизнелюбивом. Но почему выпало на его долю столько жестоких испытаний? На всю молодость черным трауром легла утрата Елены, первой юношеской любви, чистой и пылкой, потом трагическая гибель пленительной ветреницы Риты, и вот опять… На этот раз самое страшное — впереди призрак безрадостной, одинокой старости. Живут же люди весело и просто: легко сходятся, без печали расходятся, иные даже не верят в любовь. Может быть, так лучше: без терзаний?
Груздев сел к письменному столу, попытался заняться, но только перебирал листы, испещренные его энергичными пометками, не в силах избавиться от ощущения давящей, разрывающей боли в груди.
Забывшись, сидел и смотрел в пространство одичавшим от тоски взглядом. Вдруг спохватывался: зачем он тут сидит? Им безраздельно владеет Надя, а она в последний раз находится в его квартире. Неужели было время, когда он мог свободно подойти к ней в любой час дня и ночи? Теперь от одной мысли о прежней близости останавливалось сердце. Милое существо, без которого жизнь опустеет, уходит к другому. А что делать? Хотя бы осталась возможность встречаться с нею на работе, ощущать ее дружеское участие в трудные минуты, которых еще немало будет в директорской жизни. Но она и с завода теперь, конечно, уйдет!