Куда девалась его внушительная осанка! Сейчас он казался гибким, почти бескостным, способным принять любую форму.
Вот Меджафаров, не поворачивая головы, чуть шевельнул вскинутым пальцем, и Олег Сергеевич, евший его глазами, мгновенно подтрусил, застыл, изогнувшись, покраснев от напряжения, и снова приятно осклабился.
«О чем это они?» — обеспокоился Алексей, поискав взглядом Сошкина.
Тот сидел, настороженно выпрямясь, и тоже смотрел на Безродного.
«А ведь мы не умеем так подскакивать, дорогой Иван Наумович!» — с чувством душевной теплоты и гордости подумал Алексей.
Доклад делал главный инженер «Азнефти»; развитие нефтепромыслов в Баку шло быстрыми темпами — на этом и было сосредоточено внимание докладчика. Много восторженных слов он адресовал Меджафарову, который слушал их со снисходительно-спокойным выражением: дескать, я и сам себе цену знаю.
— Придет время, когда буровые вышки выйдут прямо в море и зашагают по его просторам! — воскликнул докладчик.
Это прозвучало внушительно, хотя и трудно было поверить в такое.
Но вот первый камень, брошенный докладчиком в поисковиков Башкирии:
— Зачем отвлекать внимание и средства? Не лучше ли сосредоточить силы на нефтеносном юге? Развитие Баку и строительство социализма — единый процесс.
Во время перерыва Сошкин сказал Меджафарову:
— Мы тоже за процветание Бакинских промыслов, но дайте и нам возможность открыть «Второе Баку» на Востоке.
— Кто вам мешает — открывайте. Если найдете там хоть четверть Баку, спасибо скажем. Но чего нет, того нет! Чем вы можете похвалиться?
Похвалиться Сошкину было действительно нечем, однако от выступления он не отказался. Все слушали его внимательно, но сдержанно. Вслед за ним на трибуну поднялся Безродный, и из его речи всем стало ясно, что нефть на Урало-Волжской, или Русской, платформе — миф.
Никакого решения о поисках в Башкирии совещание не приняло.
В вагоне Алексей Груздев сказал с горечью:
— Уезжаем без боя побитые.
Сошкин улыбнулся:
— Ты-то как герой уезжаешь!
Алексей в досаде махнул рукой: орден, обещанный Меджафаровым, бросил какую-то тень на его нечаянное геройство, и было хорошо, что это обещание тоже повисло в воздухе.
— А Олег Сергеевич назначен еще и председателем комиссии Наркомата по проблемам нефтеносности, — напомнил Сошкин. — Развертывается многоуважаемый коллега!
— Ну, рассказывай, как прошло совещание в Баку? Что за чудо-фонтан там ударил? — набросился на Алексея с расспросами Семен Тризна, примчавшийся в контору с буровой. — Танечка сказала, что ты совершил какой-то легендарный прыжок. Куда ты прыгал?
— С печки на полати, — хмуро отшутился Груздев.
— Так и я бы прыгал! Да только нету, понимаешь, полати, — сказал Ярулла, сидевший на скамье вместе с другими рабочими.
— Может, обратно в деревню потянешь? — прицепился к слову Сенька. — Дома-то, наверно, перина пуховая?
Ярулла рассердился, надул, точно мальчишка, ядреные губы.
— Что, понимаешь, будто шутить нельзя? Зачем придираешься? Конечно, изба лучше, чем землянка. Но раз нет — не надо. Работать приехали, а не на печка лежать.
— Правильно, — поддержал его Груздев и стал рассказывать о своих бакинских впечатлениях.
Буровики слушали внимательно, не тая горестной зависти, вздыхали.
— Совсем нас прижали, Алеша: все заявки на оборудование срезали, — пожаловался Сенька. — Заготовили мы с Митей слезное послание Губкину, давайте обсуждать. Пусть проталкивает дело в Госплане и Наркомате.
Сенька помолчал, щуря детски ясные глаза, обведенные темной тенью ресниц. Осунувшееся за последнее время лицо его показалось Алексею маленьким, сильнее выдался широкий нос уточкой.
Заметив сочувственный взгляд товарища, Семен подобрался, задорно тряхнул чубом.
— Мы бы встретили тебя, Алеша, бифштексом и шампанским, но повар, как на грех, заболел, а завхоз потерял ключи от винного погреба…
— Меня уже тошнит от твоих бифштексов и шницелей, — оборвал Дмитрий Дронов.
— Я знаю, Митя, ты предпочитаешь мороженую картошку в мундире: она сладкая, а хлеб с пикантным привкусом плесени, который можно разрубить только топором.
— Может, обратно потянешь домой к папа с мама? Да? — отыгрался Ярулла, но без злорадства: и у него иногда поперек горла становился заплесневелый хлеб.