Ноэми
Чья казнь! —(Упадает на землю.)
Я… слышала, Фернандо.(Тихо)
Мой брат! что ж? смейтесь! — казнь и смерть!.. Как это больно!(Группа составляется вокруг нее.)
Сара
Помогите ей! Воды! — я заклинаю богом, помогите.(Становится на колени возле.)
Она еще тепла… о демоны, не люди! Что я могу, бессильная старуха? О, помогите, помогите ей!6-й испанец (сухо)
Жидовка умереть одна не может? Пускай она издохнет!.. И Фернандо, Как говорят, был сын жида.Сара
Он сын По крайней мере человека — ты же камень! Проклятье на тебя, кто б ни был ты!(Склоняясь к Ноэми)
Ноэми! ты оставить хочешь нас! Ужасная судьба отца, и дочь, и сына В одну минуту потерять!Ноэми (тихо)
Фернандо!..(Молодой человек из толпы подходит ближе.)
7-й испанец
Прелестные черты! когда б печаль И смерть не истощили их Красы до половины — что за бледность!(Сара берет ее за руку и вздрагивает.)
Свинцу подобны сделалися губы,[5] (обратно) (обратно) (обратно)Menschen und Leidenschaften[6]*
Посвящается:
Тобою только вдохновенный, Я строки грустные писал, Не знав ни славы, ни похвал, Не мысля о толпе презренной. Одной тобою жил поэт, Скрываючи в груди мятежной Страданья многих, многих лет, Свои мечты, твой образ нежный; На зло враждующей судьбе Имел он лишь одно в пре<д>мете: Всю душу посвятить тебе, И больше никому на свете!.. Его любовь отвергла ты, Не заплативши за страданье. Пусть пред тобой сии листы Листами будут оправданья. Прочти — он здесь своим пером Напомнил о мечтах былого. И если не полюбишь снова, Ты, может быть, вздохнешь об нем.ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Марфа Ивановна Гро́мова — 80 лет.
Николай Михалыч Волин — 45 лет.
Юрий Николаич, сын его — 22 лет.
Василий Михалыч Волин, брат Н<иколая> М<ихалыча> — 48 лет.
Любовь, Элиза } дочери 1) — 17 лет, 2) — 19 лет.
Заруцкий, молодой офицер — 24 лет.
Дарья, горнишная Громовой — 38 лет.
Иван, слуга Юрия.
Василиса, служанка 2-х барышень.
Слуга Волиных.
(Действие происходит в деревне Громовой.)
Действие первое
(Утро.)
(Стоит на столе чайник, самовар и чашки)
Дарья. Что, Иван, сходил ли ты на погреб? Там, говорят, всё замокло от вчерашнего дождя… Да видел ли ты, где Юрий Николаич?
Иван. Ходил, матушка Дарья Григорьевна, — и перетер всё что надобно — а барина-то я не видал — вишь ты — он, верно, пошел к батюшке наверх. — Дело обыкновенное. — Кто не хочет с родным отцом быть — едет же он в чужие края, так что мудреного… А не знаете ли, матушка, скоро мы с барином-то молодым отправимся или нет? Скоро ли вы с ним проститесь?
Дарья. Я слышала, барыня говорила, что через неделю. Для того-то и Николай Михалыч со всей семьей привалил сюда — да знаешь ли, вот тебе Христос — с тех пор, как они приехали сюда, с тех самых пор — (я это так твер<до> знаю, как то, что у меня пять пальцев на руке) — я двух серебряных ложек не досчиталась. Ты не веришь?
Иван. Как не верить, матушка, коли ты говоришь. Однако ж это мудрено — ведь у тебя всё приперто — надо быть большому искуснику, чтоб подтибрить две серебряные ложки. Да! тут как хочешь экономию наблюдай и давай нам меньше жалованья и одежи и всё что хочешь — а как всякий день да всякий день пропажи, так ничего не поможет…
Дарья. Это же вина всё на мне, да на мне, а я — видит бог — так верно служу Марфе Ивановне, что нельзя больше. Пускают этих — прости господи мое согрешение — в доме угощают, а сделалась пропажа — я отвечаю. Уж ругают, ругают! (Притворяется плачущею.)
Иван. А можно спросить, отчего барыня в ссоре с Н<иколаем> М<ихалычем>? Кажись бы не отчего — близкие родня…
Дарья. Не отчего? Как не отчего? Погоди — я тебе всё это дело-то расскажу. (Садится.) Вишь ты: я еще была девчонкой, как Марья Дмитревна, дочь нашей боярыни, скончалась — оставя сынка. Все плакали как сумасшедшие — наша барыня больше всех. Потом она просила, чтоб оставить ей внука Юрья Николаича — отец-то сначала не соглашался, но наконец его улакомили, и он, оставя сынка, да и отправился к себе в отчину. Наконец ему и вздумалось к нам приехать — а слухи-то и дошли от добрых людей, что он отнимет у нас Юрья <Николаича>. Вот от этого с тех пор они и в ссоре — еще…
Иван. Да как-ста же за это можно сердиться? По-моему так отец всегда волен взять сына — ведь это его собственность. Хорошо, что Н<иколай> М<ихалыч> такой добрый, что он сжалился над горем тещи своей, а другой бы не сделал того — и не оставил бы своего детища.