— Иначе позор бы ему был. Видел ты когда-нибудь хоть одного министра? Я знаком с добрым десятком, и ни один не заслуживает, чтобы ему платили больше тридцати шиллингов в неделю.
— Он сможет обеспечить Нобби тот уровень жизни, к какому она привыкла.
— Нет, не сможет. Спроси, почему.
— Почему?
— Потому что я этого никогда не допущу.
— Но он любит, дядя Перси.
— Любит дядю Перси? Надо же, у него тоже есть дядя по имени Перси!
Я почувствовал, что мы сейчас совершенно запутаемся. Надо было принимать срочные меры. Я объяснил:
— Говоря: «Он любит, дядя Перси», я употребляю слова «Дядя Перси» в качестве обращения, а не дополнения, то есть: не «любит дядю Перси», а «любит», запятая, «дядя Перси», восклицательный знак.
Говорю, а самому страшно, что, кажется, получается чересчур сложно. И страхи мои подтвердились.
— Берти, — озабоченно проговорил мой дядя, — боюсь, я за тобой не уследил. Ты сильнее пьян, чем я.
— Да нет же!
— Тогда давай еще раз, только медленнее. Я вовсе не намерен отрицать, что мои умственные способности слегка помутились, но…
— Я просто сказал, что он любит, а дядю Перси приставил в конце.
— Обращаясь ко мне?
— Ну да.
— Как бы в звательной форме?
— Именно.
— Слава Богу, разобрались. Так на чем мы остановились? Ты заявляешь, что он любит мою подопечную Зенобию. Я отвечаю: «Ну и пусть, на здоровье. Я ему не мешаю. Но провалиться мне, если он на ней женится». Я очень серьезно отношусь к своему опекунству над этой девушкой. Для меня это святая обязанность. Доверяя ее моей заботе, ее покойный отец — прекрасный был человек, вот только слишком любил розовый джин, — так вот, он, помню, схватил меня за руку и говорит: «Смотри за ней зорко, как коршун, Перси, старина, не то она выскочит замуж за какое-нибудь ходячее недоразумение». А я ему: «Родди, старичок, — его Родериком звали. — Вставь только пункт в контракт, что она не может вступить в брак, не получив на то моего согласия, и ни о чем больше не волнуйся». И что же получается? Не успел я оглянуться, как возле нее оказывается самое непотребное из всех ходячих недоразумений на свете. Но меня он не застал врасплох, мой мальчик. Я готов и во всеоружии. У меня есть мои полномочия, черным по белому, и я намерен употребить власть.
— Но ее отец не имел в виду такого человека, как Боко.
— Да, возможности людской фантазии ограничены.
— Боко отличный малый.
— Ничего подобного. Отличный малый, как бы не так! Назови мне хоть одно достойное дело, совершенное этим Фитлуортом, которое бы заслужило ему уважение и почет.
Я на минуту задумался. Но когда Вустеры задумываются, они обычно что-нибудь да придумают.
— Вы, возможно, не знаете, — сказал я ему, — а ведь он как-то раз дал пинка Эдвину.
Это возымело действие. Челюсть у дяди отвисла, и пальцы на ногах задергались, словно их овеял мимолетный зефир.
— Это правда?
— Спросите Флоренс. Спросите мальчика, который чистит сапоги и ножи.
— Вот это да!
Он посидел немного, погруженный в раздумье. Видно было, что мои слова произвели сильное впечатление.
— Признаюсь, — проговорил он наконец, поднеся бутылку ко рту и осушив ее на целую треть, — твое сообщение побуждает меня взглянуть на этого молодого человека несколько благожелательнее. Да, до некоторой степени, не спорю, я изменил свое отношение к нему. Видишь, в каждом из нас есть добро.
— Тогда, может быть… Он помотал головой.
— Нет, Берти, я не могу согласиться на этот брак. Взгляни с моей точки зрения. Человек живет совсем рядом со мной. Под тем предлогом, что он муж моей воспитанницы, он бы стал постоянно мозолить мне глаза. Выйдешь прогуляться в парк — смотри под ноги, не прячется ли он в траве? Сядет с нами за стол обедать — того гляди что-нибудь выползет из солонки. Никакая нервная система этого не выдержит.
Я понял его.
— Но вы еще не знаете последней новости, дядя Перси. Через месяц Боко уезжает в Голливуд. Представьте себе, Америка находится в трех тысячах миль от нас, а Голливуд — еще за три тысячи миль, на другом краю Америки!
Он выпучил глаза. — Это правда?
— Совершеннейшая.
Он помолчал немного, сосредоточенно считая на пальцах.
— У меня получается: шесть тысяч миль.
— Правильно.
— Шесть тысяч миль, — повторил он, как бы пробуя слова на вкус. — Ну, это совсем другое дело. Ты думаешь, Зенобия его любит?
— Всей душой.
— Странно. Удивительно. И финансовое положение у него действительно такое хорошее, как ты говорил?