Как быть, я, честно сказать, совершенно не представлял себе. Судя по всему, сложилась ситуация, когда как нельзя кстати пришлось бы мудрое слово Дживса. Я от души пожалел, что его здесь нет, и в это самое время негромкий кашель у меня за спиной дал мне знать, что он есть. Словно какая-то телепатия — если это верное слово — подсказала ему, что молодой хозяин в растерянности и жаждет получить от него хоть немного вассальной поддержки.
— Дживс! — вскричал я и уцепился за его рукав, как потерявшееся малое дитя хватается за подол матери. Когда я кончил изливать свою повесть в его восприимчивое ухо, стало ясно, что он все понял.
— Положение крайне тревожное, сэр, — сказал он.
— Крайне, — подтвердил я.
Я не стал ранить его словами укора и осуждения, хотя про себя подумал, как случалось уже и прежде, что по такому поводу с его стороны было бы человечнее подскочить на месте и хорошенько повращать глазами. Если и существует у Дживса недостаток, то это, как я замечал выше, склонность качать головой и прищелкивать языком, когда хотелось бы видеть, как его завитые и напомаженные кудри, рассыпавшись, слегка восстали дыбом.
— Его милость, вы говорите, сильно разгневан, сэр? Тут я мог дать ему исчерпывающий ответ.
— Да, Дживс. Его высказывания, насколько я мог их расслышать, бесспорно свидетельствуют о крайне раздраженном состоянии говорящего. Что такое Смерть от Тысячи Уколов?
— Это модное в китайской полиции уголовное наказание за незначительные правонарушения. Примерно эквивалентное нашим двум неделям за решеткой с правом замены на штраф. Почему вы спрашиваете, сэр?
— Дядя Перси помянул между прочим. Это — одно из наказаний, которые он собирался учинить над Боко при следующей встрече. Боже милостивый, Дживс! — воскликнул я.
— Сэр?
А воскликнул я так потому, что разговор про полицию и про уголовные кары привел мне на память мое собственное положение. На краткий миг в заботах о дядьях и гаражах я отвлекся и забыл, что являюсь в сущности беглым каторжником.
— Вы еще не знаете последних новостей. Чеддер Сыр проведал насчет своей полицейской формы и сейчас отправился за ордером на арест и прочими нужностями.
— Вот как, сэр?
— Да. Юный Эдвин, пробравшись поздно вечером в мою комнату, чтобы засунуть мне в постель ежа, увидел мундир на кровати, побежал и донес Сыру. Подлый полицейский осведомитель. Теперь, чтобы не попасть в жестокие лапы закона, я должен немедленно бежать. Видите, в каком я положении? Мой автомобиль в гараже. Чтобы добраться до него, я должен отомкнуть двери гаража. Но как только двери распахнутся, оттуда, как пробка из бутылки, выскочит дядя Перси!
— Вы страшитесь встречи с его милостью, сэр?
— Да, Дживс. Я страшусь встречи с его милостью. Знаю, знаю, что вы скажете. Вы собираетесь заметить, что запер-то его не я, а Боко.
— Вот именно, сэр. Защищены вы честью так надежно, что все угрозы, как легкий ветер, мимо пронесутся.[137]
— Так-то оно так. Но вы когда-нибудь освобождали из капкана раненую пуму?
— Нет, сэр. Такого опыта у меня нет.
— Спросите кого угодно, вам всякий скажет, что в такие минуты зверь не задерживается для выяснений, а бросается без разбору на первого же попавшегося безвинного наблюдателя.
— Ваш довод я принимаю, сэр. Вероятно, будет лучше, если вы вернетесь в дом и предоставите мне освобождение его сиятельства.
Такое благородство меня потрясло.
— И вы согласитесь, Дживс?
— Разумеется, сэр.
— Чертовски порядочно с вашей стороны.
— Ну что вы, сэр.
— Можно повернуть ключ, крикнуть: «Путь свободен!» — и удрать, спасая жизнь.
— Я предпочел бы задержаться на месте, сэр, в надежде, что мне удастся как-то успокоить уязвленные чувства его сиятельства.
— Медоточивыми речами?
— Совершенно верно, сэр. Я глубоко вздохнул.
— Может быть, все-таки лучше хотя бы вскарабкаться на дерево?
— Нет, сэр.
Я вздохнул еще раз.
— Ну ладно, раз вы так считаете. Вам виднее. В таком случае действуйте, Дживс.
— Очень хорошо, сэр. Ваш автомобиль я подгоню к парадной двери, чтобы вы могли немедленно отправиться в путь. А позже и сам последую за вами с чемоданами.
Единственным, хотя и слабым утешением в этот черный час по пути к дому было сознание, что весть, которую я несу, превратит сардину во рту Боко, если он еще не кончил есть сардины, в золу и пепел. Я человек не мстительный, но к этому литературному сумасброду я испытывал сейчас далеко не добрые чувства. Поймите меня правильно. Ну ладно, ты объявил себя писателем и на этом основании рассчитываешь, что тебе сойдет с рук любой поступок, за который другому светит билет в одну сторону до сумасшедшего дома. Но даже у писателя, я убежден — и, по-моему, совершенно правильно, — должно хватить ума заглянуть в нутро своего автомобиля, перед тем как запереть его на ночь в стойло: не остался ли там спать на заднем сиденье какой-нибудь пароходный магнат?
Но выяснилось, что Боко уже миновал стадию сардин. Развалясь после завтрака на стуле, он предавался радостям первой трубки, а рядышком Нобби с газетой в руках решала кроссворд. При виде Бертрама оба выразили удивление.
— Смотри-ка кто! — воскликнула Нобби.
— Ты разве еще не уехал? — поинтересовался Боко.
— Нет еще, — ответил я и горько рассмеялся. Боко неодобрительно нахмурил брови.
— С какой стати, — строго спросил он, — ты вернулся и разливаешься смехом? Постарайся понять, мой мальчик, что сейчас не время для этого. Ведь если сегодня же до наступления темноты ты не окажешься во Франции, у тебя не останется ни проблеска надежды. Где твой автомобиль?
— В гараже.
— Выведи его оттуда.
— Не могу, — ответил я и нанес ему прямой в переносицу: — Там дядя Перси.
После чего в нескольких скупых словах выложил всю подноготную.
Я предвидел, что он примет мой рассказ близко к сердцу, и ожидания мои оправдались. За свою жизнь я повидал немало отвисших нижних челюстей, но ни разу мне не доводилось наблюдать, чтобы нижняя челюсть отваливалась с такой стремительностью. Можно было только удивляться, что у Боко она совсем не сорвалась с петель.
— Что значит, он в моем авто? Как он мог там очутиться? Почему же я его не заметил?
Последнее обстоятельство легко поддавалось объяснению.
— Потому что ты болван.
Нобби, которая все это время сидела, как аршин проглотила, шумно дыша, сверкая очами и придавив жемчужными зубками нижнюю губу, подтвердила мои слова.
— Болван, — повторила она необычным, сдавленным голосом. — Из всех болванов на свете…
Как ни сосредоточенно Боко в эту минуту ломал голову над неразрешимой загадкой, до него все-таки дошло, что ему грозит, если допустить, чтобы Нобби взялась за дело всерьез и высказалась до конца. Он попытался перебить ее на полуслове и остановить ход ее мыслей страдальческим жестом:
— Одну минуточку, дорогая.
— Из всех…
— Да, да.
— Из всех безмозглых…
— Верно, верно. Минутку, любимая. Мы с Берти обсуждаем важный вопрос. Позволь мне яснее припомнить, что произошло ночью после твоего ухода, Берти. Как мне представляется, дело происходило следующим образом. Я потолковал со стариком Уорплесдоном и заручился, как я тебе уже говорил, его благословением; после этого… ну да, после этого я возвратился в залу немного потанцевать…
— Из всех безмозглых, скудоумных…
— Конечно, конечно. Только, пожалуйста, не прерывай ход моих мыслей, обожаемая. Я должен разобраться. Я протанцевал одну или две сарабанды, потом заглянул в бар. Хотелось опрокинуть рюмку и поразмышлять в тиши о моем счастье. Но тут я вдруг спохватился, что Нобби дома, наверное, не может сомкнуть глаз, горя желанием узнать, как дела, а значит, мне надо немедленно ехать и швырнуть горсть камешков ей в окошко. Поэтому я со всех ног бросился к автомобилю, впопыхах сел за руль и поехал. Теперь мне понятно, почему я не заметил старика Уорплесдона. Он к этому времени сполз с сиденья и крепко спал на полу. Ей-богу, ну разве можно ждать, что человек в моем состоянии, весь в экстазе и упоении, с душой, переполненной нежными мыслями о любимой, станет рассматривать через увеличительное стекло днище своего автомобиля, не осталось ли там Уорплесдона? Не видя его на сиденье, я, естественно, заключил, что он уехал домой на велосипеде. Или вы хотели бы, чтобы я нанял у собачников пару ищеек и обыскал всю шхуну с носа до кормы? Я уверен, дорогая, что ты теперь все поняла и первая возьмешь обратно слова «безмозглый» и «скудоумный». Нет-нет, я нисколько не сержусь, я даже не удивлен, что в пылу минуты все это у тебя сорвалось с языка. Главное, что ты теперь убедилась, что я невиновен, безупречен…