Она попробовала поднять руку, лежавшую на животе, и поднести ее к запекшимся губам, и тут, окончательно придя в себя, осознала, что больше не похожа на налитую водой грелку, что она чудесным образом обрела свои прежние, нормальные пропорции. И тогда только сообразила, что ведь это, наверное, Прайд родилась!
— Скажите, сестра… как там…
— Отлично! Все в полном порядке.
— Моя дочка…
— У вас прекрасный мальчик!
— Что за чушь!
Ей принесли показать сына.
Ей сообщили, что ребенок здоровый, крупный, восемь фунтов с четвертью, но она не решалась до него дотронуться — такими немыслимо хрупкими и беспомощными казались его крохотные ручки и ножки, так трогательно торчал носик пуговкой. Он был не слишком красный и не слишком сморщенный, хотя до сливочно — розового херувимчика ему было далеко. Лысую малиновую макушку прикрывал светлый реденький пушок, который в будущем обещал буйную копну рыжих волос. «Ах ты, мой маленький фений! Горластый ирландец! Милый мой!»-такими словами встретила его Энн.
Но в том, как сын Барни Долфина ухватился за материнскую грудь и потребовал своих законных прав, не было ничего беспомощного.
Через два дня Энн обозвала бы дураком любого, кто осмелился бы напомнить ей, что она ждала дочку.
Через четыре дня Энн уже разрабатывала для своего сына программу обучения в Колумбийском университете, в Берлине и в Сорбонне.
Но ввиду того, что у нее было заготовлено только одно имя — Прайд, она утратила известную долю материнской самоуверенности, с которой уже распоряжалась будущим сына, перед лицом животрепещущей проблемы: как его назвать.
К вечеру явился сияющий Рассел: ребенок родился в одиннадцать утра, и с тех пор он непрерывно принимал поздравления по телефону и угощал противозаконным и сомнительным шампанским разных влиятельных людей, связанных с гостиницами и благотворительностью. Еще с порога он пропел:
— Ну, все прошло наилучшим образом! У тебя были удивительно легкие роды!
— Ах, легкие? Вот как!
— Извини, детка, ты же понимаешь, что я хочу сказать. Его я уже видел. По-моему, страшно похож на меня. (Ребенок был рыжий, а Рассел — брюнет.) Теперь, когда у нас с тобой такой великолепный сын, мы должны решить самый важный вопрос: как мы его назовем? Впрочем, твое первое слово. Ты что-нибудь придумала?
— Мм… я… я еще не решила.
— Тогда слушай меня. Это не более чем предложение, и если тебе не понравится, не принимай его в расчет: может быть, назвать малыша в честь его папочки — Рассел Сполдинг-младший?
Она задохнулась от ярости. И тут же всеми силами постаралась сделать вид, что усердно размышляет. Она поняла, что Рассел начинает всерьез верить в свое отцовство; что через месяц-другой он уверится в этом окончательно; что по закону ребенок действительно считается отпрыском Сполдинга; что самый опасный вид упрямства-упрямство слабохарактерного человека, который что-нибудь вбил себе в голову. И хотя ей хотелось выругаться последними словами, она сказала кротким голосом:
— Мне такие имена никогда особенно не нравились. С ними вечная путаница. И всегда существует опасность, что сын, если только он сам не совершит что-нибудь из ряда вон выходящее, всю жизнь проживет в тени отцовской славы.
— М-да, это, пожалуй, верно. А как ты относишься к такому сочетанию: Генри Уорд Бичер Сполдинг? По — моему, звучит благородно; а если ему не понравится имя Генри, пусть называет себя Уорд или Бичер: и то и другое-имена первоклассные. К тому же было бы в высшей степени уместно и справедливо увековечить таким образом память великого человека. В наше время, когда погоня за дешевой сенсацией и дух рекламы проникли даже на церковные кафедры, имени этого замечательного проповедника грозит забвение. Я, как ты знаешь, агностик, но при этом я глубоко уважаю то несгибаемое духовное начало, которым были сильны наши прадеды.
— Но послушай, Рассел, судя по его биографии, которую написал капитан Гиббен…[202] Бичер там выведен изрядным шарлатаном, во всяком случае, это не тот тип общественного деятеля, на которого… — В горле у нее встал комок; она лежала на своей узкой жесткой постели побледневшая, измученная, но, собравшись с духом, договорила до конца: — В общем, не тот человек, которого должны чтить либералы вроде нас с тобой.
202
Гиббен, Пакстон (1880–1928) — американский прогрессивный писатель и дипломат. В 20-е годы активно выступал на страницах прессы за признание Советской России и дружественные с ней отношения. Автор ряда книг биографического характера, наиболее известная из которых — «Генри Уорд Бичер. Портрет американца» (1927), посвященная видному американскому общественному деятелю, аболиционисту. В 1942 году Синклер Льюис написал предисловие к ее очередному изданию.