– Не закладывает?
– Бывает маленько... Так ведь оно что – дело холостое. Соберутся с ребятами, заложут.
– Жениться-то собирается?
– А мы знаем? Помалкивает. Да женится... куда девается... Садись, пока суть да дело – пропустим маленько.
– Подождали бы Степку-то.
– Мы по маленькой... Садись.
Из горницы вышла немая в новом платье. Вышла торжественная и смотрела на всех вопросительно и удивленно. И в самом деле, она сделалась вдруг очень красивой. Молча смотрели на нее. Она прошлась раз-другой... сама не выдержала важности момента, опять запрыгала, поцеловала брата. Потом побежала в горницу, привела Тамару и стала показывать ее всем и хвалить – какая она добрая, хорошая, умная.
Тамаре неловко стало.
Игнат был доволен.
Вера потащила Тамару на улицу, мыча ей что-то на ходу.
...Выпили маленько.
Ермолай склонился головой на руки, сказал с неподдельной грустью:
– Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается, мать ее... А жалко.
– Почему такое пессимистическое настроение?
Отец посмотрел на сына.
– А ты, Игнат, другой стал, – сказал он. – Ты, конечно, не замечаешь этого, а мне сразу видно.
Игнат смотрел трезвыми глазами на отца, внимательно слушал.
– Ты вот давеча вытащил мне сапоги... Спасибо, сынок! Хорошие сапоги...
– Не то говоришь, отец, – сказал Игнат. – При чем тут сапоги?
– Не обессудь, если не так сказал, – я старый человек. Ладно, ничего. Степка скоро придет, брат твой... Он плотничает. Ага. Но, однако, он тебя враз сломит, хоть ты и про физкультуру толкуешь. Ты жидковат против Степана. Куда там...
Игнат засмеялся: к нему вернулась его необидная веселость-снисходительность.
– Посмотрим, посмотрим, тятя.
– Давай еще по маленькой, – предложил отец.
– Нет, – твердо сказал Игнат.
– Вот сын какой у тебя! – не без гордости заметил старик, обращаясь к жене. – Наша порода – Воеводины. Сказал «нет», – значит, все. Гроб. Я такой же был. Вот Степка скоро придет.
– Ты, отец, разговорился что-то, – урезонила жена старика. – Совсем уж из ума стал выживать. Черт-те чего мелет. Не слушай ты его, брехуна, сынок.
Пришли Вера с Тамарой. Тамара присела к столу, а Вера начала что-то «рассказывать» матери. Мать часто повторяла: «Ну, ну... Батюшки мои! Фу ты, господи!»
– Не такой уж ты стал, Игнаха. Ты не обижайся, – повернулся он к Тамаре. – Он сын мне. Только другой он стал.
– Перестал бы, отец, – попросила мать.
– Ты лежи, мать, – беззлобно огрызнулся старик. – Лежи себе, хворай. Я тут с людями разговариваю, а ты нас перебиваешь.
Тамара поднялась из-за стола, подошла к комоду, стала разглядывать патефонные пластинки. Ей, видно, было неловко.
Игнат тоже встал... Завели патефон. Поставили «Грушицу».
Все замолчали. Слушали.
Старший Воеводин смотрел в окно, о чем-то невесело думал.
Вечерело. Горели розовым нежарким огнем стекла домов. По улице, поднимая пыль, прошло стадо. Корова Воеводиных подошла к воротам, попробовала поддеть их рогом – не получилось. Она стояла и мычала. Старик смотрел на нее и не двигался. Праздника почему-то не получилось. А он давненько поджидал этого дня – думал, будет большой праздник. А сейчас сидел и не понимал: почему же не вышло праздника? Сын приехал какой-то не такой... В чем не такой? Сын как сын, подарки привез. И все-таки что-то не то.
– Сейчас Степка придет, – сказал он. Он ждал Степку. Зачем ему нужно было, чтобы скорее пришел Степка, он не знал.
Молодые ушли в горницу, унесли с собой патефон. Игнат прихватил туда же бутылку красного вина и закуску.
– Выпью с сестренкой, была не была! Хотя вредно, вообще-то.
– Давай, сынок, это ничего. Это полезно, – миролюбиво сказал отец.
Начали приходить бывшие друзья и товарищи Игната. Пришло несколько родных. Тут-то бы и начаться празднику, а праздник все не наступал. Приходили, здоровались со стариком и проходили в горницу, заранее улыбаясь. Скоро там стало шумно. Гудел снисходительный могучий бас Игната, смеялись женщины, дребезжал патефон. Двое дружков Игната сбегали в лавку и вернулись с бутылками и кульками.
– Сейчас Степка придет, – сказал старик. Не было у него на душе праздника, и все тут.
Пришел наконец Степка. Загорелый, грязный...
– Игнаша наш приехал, – встретил его отец.
– Я уж слышал, – сказал Степан, улыбнулся и тряхнул русыми спутанными волосами.
Старик поднялся из-за стола, хотел идти в горницу, но сын остановил его:
– Погоди, тять, дай я хоть маленько сполоснусь. А то неудобно даже.