– Хорошо живете, граждане! – сказал он громко и весело.
На него оглянулись.
– У нас, например, такими бумажками не швыряются.
Тут все немного поволновались. Это ведь не тройка, не пятерка – пятьдесят рублей, полмесяца работать надо. А хозяина бумажки – нет.
«Наверно, тот, в шляпе», – сказал сам себе Чудик.
Решили положить бумажку на видное место, на прилавке.
– Сейчас прибежит кто-нибудь, – сказала продавщица.
Чудик вышел из магазина в приятнейшем расположении духа. Все думал, как это у него легко, весело получилось: «У нас, например, такими бумажками не швыряются!»
Вдруг его точно жаром всего обдало: он вспомнил, что точно такую бумажку и еще двадцатипятирублевую ему дали в сберкассе дома. Двадцатипятирублевую он сейчас разменял, пятидесятирублевая должна быть в кармане. Сунулся в карман – нету. Туда-сюда – нету.
– Моя была бумажка-то! – громко сказал Чудик. – Мать твою так-то!.. Моя бумажка-то! Зараза ты, зараза...
Под сердцем даже как-то зазвенело от горя. Первый порыв был пойти и сказать:
– Граждане, моя бумажка-то. Я их две получил в сберкассе: одну двадцатипятирублевую, другую полусотенную. Одну, двадцатипятирублевую, сейчас разменял, а другой – нету.
Но только он представил, как он огорошит всех этим своим заявлением, как подумают многие: «Конечно, раз хозяина не нашлось, он и решил прикарманить». Нет, не пересилить себя – не протянуть руку за проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать.
– Да почему же я такой есть-то? – горько рассуждал Чудик. – Что теперь делать?..
Надо было возвращаться домой.
Подошел к магазину, хотел хоть издали посмотреть на бумажку, постоял у входа... и не вошел. Совсем больно станет. Сердце может не выдержать.
...Ехал в автобусе и негромко ругался – набирался духу: предстояло объяснение с женой.
– Это... я деньги потерял, – при этом курносый нос его побелел. – Пятьдесят рублей.
У жены отвалилась челюсть. Она заморгала; на лице появилось просительное выражение: может, он шутит? Да нет, эта лысая скважина (Чудик был не по-деревенски лыс) не посмела бы так шутить. Она глупо спросила:
– Где?
Тут он невольно хмыкнул.
– Когда теряют, то, как правило...
– Ну, не-нет!! – взревела жена. – Ухмыляться ты теперь до-олго не будешь! – и побежала за ухватом. – Месяцев девять, скважина!
Чудик схватил с кровати подушку – отражать удары.
Они закружились по комнате...
– Нна! Чудик!..
– Подушку-то мараешь! Самой стирать...
– Выстираю! Выстираю, лысан! А два ребра мои будут! Мои! Мои! Мои!
– По рукам, дура!..
– Отт-теньки-коротеньки!.. От-теньки-лысанчики!..
– По рукам, чучело! Я же к брату не попаду и на бюллетень сяду! Тебе же хуже!..
– Садись!
– Тебе же хуже!
– Пускай!
– Ой!..
– Ну, будет!
– Не-ет, дай я натешусь. Дай мне душеньку отвести, скважина ты лысая...
– Ну, будет тебе!..
Жена бросила ухват, села на табурет и заплакала.
– Берегла, берегла... по копеечке откладывала... Скважина ты, скважина!.. Подавиться бы тебе этими деньгами.
– Спасибо на добром слове, – «ядовито» прошептал Чудик.
– Где был-то, – может, вспомнишь? Может, заходил куда?
– Никуда не заходил...
– Может пиво в чайной пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил на пол... Бежи, они пока ишо отдадут...
– Да не заходил я в чайную!
– Да где же ты их потерять-то мог?
Чудик мрачно смотрел в пол.
– Ну, выпьешь ты теперь читушечку после бани, выпьешь... Вот – сырую водичку из колодца!
– Нужна она мне, твоя читушечка. Без нее обойдусь...
– Ты у меня худой будешь!
– К брату-то я поеду?
Сняли с книжки еще пятьдесят рублей.
Чудик, убитый своим ничтожеством, которое ему опять разъяснила жена, ехал в поезде. Но постепенно горечь проходила.
Мелькали за окном леса, перелески, деревеньки... Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории...
Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в тамбуре, курили.
– У нас в соседней деревне один дурак тоже... Схватил головешку – и за матерью. Пьяный. Она бежит от него и кричит: «Руки, – кричит, – руки-то не обожги, сынок!» О нем же и заботится. А он прет, пьяная харя. На мать. Представляете, каким надо быть грубым, бестактным...