Склоняется к его коленям и целует его руки. На сцене совсем стемнело.
Михаил. Тогда уйдем отсюда вместе.
Катя. Нам еще учиться надо. Куда же мы пойдем? Я тебе только мешать буду. В годы борьбы и достижений ты должен быть один и работать, а я буду ждать. Тридцать лет готова ждать, как в английском романе. (Плачет и смеется.)
Михаил. Я поступлю в институт, ты — на курсы.
Катя. Я — маленькая глупая девочка. Книги — хорошо. Ах, как много в них хорошего! Учиться, узнавать — какая в этом радость! Но это и такой большой, большой труд. Если я буду сидеть у тебя на коленях, как же ты будешь учиться? Мы будем ждать.
Михаил. Чего ждать?
Катя. Пока мы будем сильными.
За сценою слышен голос Чернецова:
— Михаил, где же ты?
Михаил. Я буду сильным. Я буду сильным. Я вернусь к тебе победителем. Если мы не сумели умереть, мы будем жить, — и победим. (Порывисто целует ее и убегает.)
XXVI
Катя (плачет долго и напевает тихо, сидя на ступеньке террасы и покачиваясь).
Если б, сердце, ты лежало На руках моих, Все качала бы, качала Я тебя на них, Словно мать дитя родное С тихою мольбой, — И затихло б, ретивое, Ты передо мной. Но в груди моей сокрыто, Заперто в тюрьму, Ты доступно, ты открыто Одному ему. XXVIIВходит Лилит. Говорит негромко:
— Катя, не плачь. Не стоит плакать. Хочешь, я тебя утешу?
Поднимается луна. Катя быстро встала со ступеньки и прислушивается. Тихий голос Лилит кажется ей чужим и незнакомым.
Робко и тихо спрашивает Катя:
— Кто это? Кто здесь?
Лилит. Это я, Лилит.
Катя. Ах, Лилечка! Я тебя не узнала.
Лилит. Ты подремли, я тебя утешать буду, песенку спою.
Катя. Чем ты меня утешишь?
Лилит. Смотри, какие у меня большие глаза, какие у меня тонкие руки. Смотри, какая сказка я, тихая, лесная. Сядь здесь, на ступени, и дремли. (Усаживает Катю на ступеньки террасы, сама садится у ее ног и нежно гладит ее руки. Напевает тихо.)
Острою секирой ранена береза, По коре сребристой покатились слезы. Ты не плачь, береза, бедная, не сетуй, Рана не смертельна, вылечишься к лету, Будешь красоваться, листьями убрана, Лишь больное сердце не залечит раны.Склоняется тихо и целует Катины ноги.
Катя (сидит неподвижно, как зачарованная, и говорит, — и страх слышен в ее голосе). Лилит, что ты делаешь? Не пугай меня, сказка моя милая, мечта моя лунная. Зачем ты целуешь мои босые ноги? Они в пыли.
Лилит. Ведь и я его люблю.
Катя. Ты? Михаила? (Быстро встает.)
Лилит (осталась у Катиных ног и отвечает ей). Да. А он на меня и смотреть не хочет. А ведь я же не плачу!
Катя. О, ты его любишь! Ты смеешь его любить!
Лилит. Глупая, чего же ты сердишься? Ведь я тебе не мешаю. Люби его, люби моего милого.
Катя. Ты не смеешь его любить! Он мой.
Лилит. И пусть будет твой. И возьми его. Я ведь ничего не требую. Я только люблю.
Катя. Никому его не отдам.
Конец первого действия.
Действие второе
Прошло четыре с половиною года. Конец декабря. Зимний день, морозный, белый, ясный. Рогачевы живут в городе, и Катя еще у родителей, хотя им и хочется поскорее выдать ее замуж.
Рогачевы влачат странное существование людей, проживающих последнее. Рогачев служит по выборам. Получает жалованье, которое кажется ему ничтожным. К службе он относится небрежно, да и ладить с людьми не умеет. Им недовольны и вторично не выберут.
Имение, конечно, в упадке, — обременено долгами, не раз назначалось к продаже, но пока Рогачевым удавалось кое-как спасать имение. Теперь окончательное разорение близко, и Рогачевы мечтают выдать Катю замуж за Сухова, надеясь, что он поможет им освободить имение хоть от части долгов. Городская квартира Рогачевых обставлена старыми вещами, вывезенными из имения, дорогими и интересными. Нет нагромождения вещей, и вся обстановка обличает хороший, строгий вкус.
Катя выросла, похорошела. Ей уже двадцать лет. Она — сильная и здоровая девушка. Теперь она обвеяна мечтами и все время находится в мечтательно-эротическом настроении. Она уже не такая смешливая, как прежде, но все еще веселая и жизнерадостная. Ей жалко родителей и хочется спасти имение, но она верит в победу свою над жизнью.
Михаила она любит по-прежнему нежно. Темная страстность томит ее, но сближения с Михаилом она боится, — боится помешать ему стать сильным и свободным, истинным господином жизни.
Посредине комнаты Катя стоит одна. В ее руках красиво переплетенная книга — собрание стихов Зинаиды Гиппиус. Стоя лицом к только что раздвинувшемуся занавесу, Катя говорит, читая название стихотворения:
— «Любовь — одна».
Прижимает открытую книгу к груди и смотрит прямо перед собою. Мечтательная и немного испуганная улыбка на ее губах, и кажется, что стена перед нею развеялась и что она глядит в глаза многих, в темноте широкого театра ожидающих ее слов. Потом она опять поднимает раскрытую книгу и медленно, громко читает волнующие ее слова:
Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь — одна. Мы негодуем, иль играем, Иль лжем, — но в сердце тишина, Мы никогда не изменяем: Душа одна, — любовь одна. Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь… И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна. Лишь в неизменном — бесконечность, Лишь в постоянном — глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И все ясней: любовь — одна. Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа верна, И любим мы одной любовью… Любовь одна, как смерть одна. IIРогачева (ничуть не изменившаяся за эти годы, выходит и говорит Кате). Я думала, Катя, ты с кем-нибудь разговариваешь. А это ты стенкам стихи читаешь. Нашла занятие!
Катя (смотрит на мать, словно разбуженная, и говорит). Каким стенкам? Разве там стена?
Рогачева. А что же там?
Катя (мимо стен комнаты, всматривается во что-то, чего не видит ее мать, делает широкий жест и говорит). Там люди, там жизнь!
Рогачева. Ну, пусть там, за стеною, люди, — нам-то что до них! Много их, всяких людишек.
Катя рассеянно улыбается и опять стоит молча, не глядя на мать, всматриваясь во что-то далекое, — и кажется, что раскрываются перед нею неизмеримые дали жизни.
Рогачева (бестолково и взволнованно мечется вокруг нее, заходит то с одной стороны, то с другой, старается заглянуть в Катино лицо сбоку, но почему-то не решается стать перед нею, между ее неподвижным взором и темными ее видениями. Наконец она говорит досадливо и робко). Катя! Катя! Ну куда ты смотришь? Что ты в стену-то уставилась? Что мать пугаешь?
Катя (поворачивается к матери и говорит). А здесь мама, папа, милая старушка няня, — маленький мир. Маленький мир, но липкий. Глупое сердце привязчиво. Свой домик, свои вещицы, старые, милые, своя землица, — какое глупое сердце! Тропинки, по которым я босиком ходила, земля родная. Ах, маленький мир! Милый, тесный, замкнутый в себе. И для тебя, маленький, я должна что-то сделать, успокоить их, которые ждать не могут. Ты взял меня в плен и не выпускаешь.