— Кто это велит? — строго спросила девочка. — Мама?
— Нет! Я тебе велю, — ответил отец.
— Тогда не пойду. Я встречаю пароход, — сказала Чёрвен.
Хозяину лавки нужно было спешно принимать товар из города, и у него не было времени урезонивать свою своенравную дочку. И пока мы собирали в кучу свой скарб, она так и стояла под дождем. У нас был довольно жалкий вид, и это не ускользнуло от нее. Я чувствовала ее взгляд на спине, когда мы поплелись к Столяровой усадьбе.
Не одна Чёрвен провожала нас взглядом. Из всех домов вдоль старой улицы из-за занавесок глядели на нашу промокшую процессию внимательные глаза: пожалуй, мы и в самом деле произвели фурор, как и предсказывал папа. Но, по-моему, он уже немного призадумался. И пока мы тащились по улице, на нас снова обрушился целый водопад. Тут Пелле сказал:
— А знаешь, папа, крыша в Столяровой усадьбе протекает.
Папа остановился как вкопанный посреди лужи.
— Кто тебе сказал? — спросил он.
— Дедушка Сёдерман, — ответил Пелле, словно речь шла о старом знакомом.
Папа попытался отшутиться:
— Ах вот что! Дедушка Сёдерман. Тоже мне, вещий ворон, беду накаркивает. Выходит, одному Сёдерману все ведомо, а вот агент об этом ни словом не обмолвился.
— Неужто ни словом? — спросила я. — А разве он не говорил, что это чудесная старая дача, которая в дождь к тому же превращается в этакий замечательный плавательный бассейн?
Папа посмотрел на меня долгим взглядом, но ничего не ответил.
Тут мы как раз подошли к дому.
— Здравствуй, Столярова усадьба, — поздоровался папа. — Позволь мне представить тебе семью Мелькерсонов: Мелькерсон-старший и его бедные ребятишки.
Это был красный двухэтажный дом, и с первого взгляда было видно: крыша протекала. И все же дом мне понравился, как только я его увидела. Папа же, напротив, насмерть перепугался, что было видно по его лицу. Я не знаю никого другого, у кого бы так быстро, как у папы, менялось настроение.
Он молча стоял, глядя с грустью на дачу, которую снял для себя и своих детей.
— Ты чего ждешь? — спросила я. — Дом ведь другим не станет.
Папа собрался с духом, и мы переступили порог".
СТОЛЯРОВА УСАДЬБА
Никто в семье не забудет первого вечера в столяровой усадьбе.
— Разбуди меня ночью и спроси; — говорил потом Мелькер, — и я расскажу все как было. Затхлый воздух в доме, ледяные простыни, хмурая, озабоченная Малин с морщинкой на лбу, которую, как ей кажется, я никогда не замечаю. И в душе у меня растет беспокойство не наделал ли я глупостей? Но мои сорванцы не унывают, снуют, словно белки, туда-сюда, это я помню хорошо… А еще я помню черного дрозда, который выводил трели в боярышнике прямо против окна, и легкие всплески волн у причала, и тишину… И вдруг у меня мелькнула мысль: "Э, нет, Мелькер, на этот раз ты не наделал глупостей, а. Наоборот, совершил благое дело, нечто замечательное, может быть, даже из ряда вон выходящее, хотя воздух, разумеется, был затхлым… "
— А еще ты растоплял плиту, — напомнила Малин, помнишь?
Но этого Мелькер не помнил. Так он сказал.
Неважный вид у плиты. Что-то не похоже, чтобы на ней можно было готовить, сказала Малин, опустив узлы на пол в кухне.
Первое, что она заметила, войдя в кухню, была плита. Она вся проржавела, — видно, в последний раз ее топили в конце прошлого века. Но Мелькер не отчаивался.
Да эдакие вот старинные плиты — просто чудо. Нужна лишь сноровка, я это мигом улажу. Но прежде познакомимся с дачей.
Прошлый век чувствовался в усадьбе повсюду, хотя уже не в лучшем своем виде. За многие годы усадьбе крепко досталось от неосторожных дачников, а ведь когда-то это было налаженное и зажиточное хозяйство столяра. Но даже в своем запустении дом сохранял какой-то удивительный уют, который все сразу почувствовали.
— Вот заживем в этой развалюхе, — заверил Пелле. Обняв мимоходом сестру, он бросился за Юханом и Никласом. Они решили облазить весь дом до самого чердака.
— Столярова усадьба… — произнесла в раздумье Малин. — А что за столяр тут жил, не знаешь, папа?
— Веселый такой молодой столяр. Женился он в тысяча девятьсот восьмом году и с молодой хорошенькой женой переехал сюда. По ее вкусу он и смастерил шкаф, стол, стулья, диван и целовал ее так, что в комнатах только звон стоял от поцелуев, а однажды сказал: «Пусть наш дом называется столяровой усадьбой…»
Малин не сводила глаз с отца.
— Ты это в самом деле знаешь или привираешь? Мелькер смущенно улыбнулся.