Она улыбнулась и сказала:
— Забавно, что ваше имя Эрнест, а мое Эрнестина. — Она говорила мягко, с дикцией профессиональной актрисы. Его восхищал ее голос.
Они медленно пошли к ее дому. Позади театра толпились люди, вышедшие со спектакля.
— Им есть о чем поговорить, — сказала она. — Сейчас все говорят о двух найденных трупах: Наго и моего бедного Жюля. Все связывают эти убийства между собой.
— Странно, почему они это делают, — удивился Гелвада. — Какая связь между этими событиями?
Она посмотрела на него и сказала:
— А вы разве не считаете, что их убил один и тот же человек?
— Конечно, это может быть, но ни в чем нельзя быть уверенным. Это то, чему я научился много лет назад, когда начал работать там, где работаю и сейчас. Никогда нельзя ни в чем быть уверенным, пока не имеешь точных доказательств. Выводы делать легко.
— Эрнест, уверяю вас: предчувствие меня не обманывает. Убийца один и тот же.
— Почему вы так думаете?
— Это очевидно. Две предсмертные записки. Записка на теле Наго была написана, очевидно, его почерком. Мой знакомый сержант полиции говорил мне, что при нем была найдена записная книжка. Почерк в записной книжке и в записке один и тот же или кажется одним и тем же. Вам понятно?
Гелвада кивнул.
— Очень хорошо, — продолжала она. — Предположим, что записка, найденная на Жюле, была также написана тем же почерком, но, возможно, и почерком Жюля…
— Вы думаете, что Тодрилл сам не писал записку? — спросил Гелвада. — Или вы думаете, что кто-то подделал его почерк а также почерк Наго? Или кто-то заставил Тодрилла написать записку?
Она покачала головой.
— Нельзя было заставить Жюля делать что-нибудь против его воли. Он был превосходным человеком. Я думаю, что кто-то подделал его почерк. Мне кажется, что убийца знал Наго, а также его почерк и почерк Жюля. Возможно, он был эксперт-графолог или специалист по подделыванию документов — может быть, шпион. Известно, как хорошо обучены нацистские разведчики.
— Вы действительно думаете, что это работа нацистского шпиона? Вы что, считаете, их еще много осталось?
Она взяла его под руку и ответила:
— Конечно. Вы сами должны это знать. Их особенно много в этой части страны. Подумайте о сотнях и тысячах людей, завербованных в это мерзкое гестапо, о сотнях и тысячах людей, работавших на подонка Гиммлера, — людей, вся жизнь которых была связана с этим грязным делом! Разве вы не понимаете, что тысячи этих людей еще на свободе, тысячи из них верят, что режим, при котором они жили и работали, вернется? Обманывают себя, что могут вернуть его. Вы знаете, что немцы говорят: «Однажды наци — всегда наци».
Гелвада кивнул головой.
— Все верно.
— И не кажется ли разумным развернуть террор в этой части страны? Такие пустынные места, вроде Сант-Брие и окрестностей, просто созданы для них. Они здесь легко могут прятаться и плести свои заговоры. Мой бедный Жюль работал здесь и знал об этом. Вы также должны знать это.
Гелвада подумал, что почва под ним стала зыбкой, и нужно быть очень осторожным.
— Я не сказал бы, что Жюль действительно знал, что они здесь. Он подозревал это и пытался найти их.
— Я считаю своим долгом, — сказала Эрнестина, — пойти в полицию и рассказать о Жюле. Я должна сказать им, что первая нашла тело и забрала записку. Я должна показать им идентичность записок.
Гелвада сделал вид, что задумался. Они вышли на поляну, окруженную живой изгородью, за которой стоял маленький домик.
— Возможно, — сказал он, — это и нужно будет сделать, но не сейчас.
— Вот как? — она подняла брови. — А почему?
— Я скажу вам. Хотя, возможно, мне и не стоило бы говорить это потому, что моя работа, как и работа моего бедного друга Тодрилла, секретна, но мне кажется, что я могу найти убийцу. Поэтому я не хочу, чтобы полиция или кто-нибудь другой вмешивались в это дело. Мне достаточно двух или трех дней. А потом я ударю. Нужно обождать.
— Хорошо. Я подожду, — она вытащила ключ, открыла дверь. Он последовал за ней в дом, включил свет.
— Почему я делаю все, что вы говорите мне? — она нежно посмотрела на него.
— Я скажу вам — или, скорее, не буду говорить. Я хотел бы сказать вам, но… — он пожал плечами. — Если бы я сказал вам, вы бы не поверили.
Она улыбнулась.
— Скажите мне, Эрнест. А я скажу, верю я вам или нет.
Гелвада придал своему голову интимность. Его глаза увлажнились, и он сказал: