Танга вышла через дверь веранды. Она приложила руку к лицу, где появился красный след от удара.
— Опусти руку, — раздалось сзади.
Они если в машину. Танга включила сцепление, и машина тронулась. Через минуту они были на дороге.
— А теперь, — сказала Эрнестина, — быстрее, моя прелесть… но не слишком.
Когда показался дом Тодрилла, Эрнестина сказала:
— Помедленнее. Проезжай этот дом и увидишь узкую дорогу. Поверни на нее и проезжай через маленькие ворота справа. Попадешь на лужайку за домом. Разверни машину передом к воротам, чтобы она сразу могла выехать. Потом выходи.
Танга сделала, как ей было велено. Когда они подъехали к дому и она развернула машину, они вышли. Эрнестина подталкивала ее пистолетом.
— Проходи через черный вход. Внутри увидишь свет.
Танга открыла дверь, которая вела в коридор. Она прошла по коридору и вошла в гостиную. В комнате горел свет и тяжелые грубые занавески были задернуты.
На стуле сидел человек. Ему было примерно пятьдесят лет. Он был почти лыс. У него были крупные, выступающие вперед челюсти. Подбородок был заострен. Он пристально смотрел из-под полуприкрытых, уставших век. На подлокотнике кресла лежала тонкая рука с худыми и длинными пальцами.
Он являл собой картину покоя, за исключением странного выражения лица — выражения почти садистской скуки. Его можно было бы принять за старого профессора лингвистики. Он посмотрел на них тусклыми глазами. Лицо его осталось неподвижным.
Эрнестина закрыла за собой дверь и, стоя к ней спиной, сказала:
— Вот она. Цыпленка можно ощипывать. Такой хорошенький цыпленок.
Танга стояла посреди комнаты, опустив руки.
— Могу я представить вам графиню де Сарю? — продолжала Эрнестина. — Это мсье Розански. Возможно, вы слышали о нем.
Танга промолчала.
Человек спокойно сказал Эрнестине:
— Похоже, ты снова дала волю своим эмоциям, Карла. — Его голос был сухой и ломкий. — Я вижу, ты ударила эту женщину в лицо. Полагаю, что в этом не было необходимости. Я уже говорил тебе, что мне это не нравится.
Наступило молчание. Затем Эрнестина сказала кислым голосом:
— Извини, но почему я должна скрывать свои чувства? Я полна ненависти. Чего ты от меня ждешь?
— Это не та ненависть, — сказал Розански. — Настоящая ненависть всегда холодна и расчетлива. Но не будем тратить время впустую. Дай стул мадам. Наручники на столе. — Он улыбнулся. — Мадам должна быть польщена. Мы наденем на нее стальные наручники, которые мы надевали на ее соотечественника. Он был, без сомнения, очень смелым, но в конце концов сделал то, что сделает и мадам. Он сказал нам все, что мы хотели узнать. Стул, Карла…
Эрнестина принесла стул и сказала:
— Садитесь. Руки назад. Быстро.
Танга повиновалась, и ее запястья были схвачены наручниками. Она была скована.
Розански достал маленький серебряный портсигар. Вытащил турецкую сигарету, отложил портсигар, достал серебряный спичечный коробок, закурил.
— Я посмотрел бумаги, которые вы оставили мне, Карла. Похоже, что нам повезло. Кстати, поздравляю вас с успехами в езде на велосипеде. Вы доехали сюда от дома в Сант-Лиссе за 40 минут.
— Рада за вас, — сказала Эрнестина. Он протянул ей конверт и сказал:
— Я думаю, пропуска нам пригодятся. Не думаю, что паспорта будут столь необходимы, но на всякий случай, если какой-нибудь дурак все же поинтересуется ими, я их заполнил и наклеил фотографии. — Он повернулся к Танге.
— Это один из тех случаев, мадам, когда языческие боги оказались добры к нам. Как раз в момент, когда мне казалось, что все если и не безнадежно, то близко к этому, когда мой последний агент в Англии арестован — вдруг у меня оказывается возможность закончить работу самому — работу, которой я был занят долгое время и которую мои подчиненные едва не испортили.
Он продолжал мягче:
— Вы понимаете, графиня, что нам трудно. Мы — побежденная нация — или по крайней мере так люди думают. Многие из нас помнят великие дела и еще более великие замыслы. Моя работа — только одно движение в общей игре, но довольно важное. У меня ощущение, что это игра будет успешной. Но нам требуется небольшая помощь от вас, мадам.
— Вы ничего не получите от меня, — сказала Тамга.