Публисити! реклама! – честное слово, часто казалось мне, что люди в Америке существуют не к тому, чтобы быть людьми, но для публисити и для рекламы. Это мне казалось. Но я твердо знаю, что все американцы – суть жертвы рекламы, ибо реклама там важнее людей, дороже людей, важнее вещей и дороже вещей.
Вы взбрасываетесь пневматическим лифтом на шестидесятый этаж небоскреба – это реклама и чтение рекламы, кроме подъема. Вы едете в такси, за стеклом перед вашим носом около счетчика ползет кинолента заманчивейших информаций, – это реклама. Вы поднимаетесь на воздушную железную дорогу (на вторые этажи нью-йоркских улиц), вы опускаетесь в подземелье сабвеев[4] – вас преследуют кока-кола, «шевроле», барышни Локки и Честерфильда, – это реклама. Вы едете за город, и вы ничего не видите направо и налево из-за заборов необыкновенных молодых людей обоих полов, прославляющих папиросы, автомобили, мыло, клизмы, кастрюли и самую природу, вроде Гранд-каньона, – это реклама, равно как и сам Гранд-каньон. Вы прячете ваши глаза в небо, но там реклама, расписываемая аэропланами и прожекторами. Вы лезете в ванну, и на коврике под ногами вы читаете рекламные прелести. Вы прячетесь в постель, вы тушите свет в комнате, и на стене около штепселя, чтобы его легко было найти в темноте, фосфоресцируют слова рекламы.
Вы прячете голову в подушки, но в ваши уши, через заводской вой и скрежет города, лезут слова радиорекламы.
Эти рекламы орут, мурлычат, напевают ариями, пугают, шарашат глаза и глаза успокаивают, сшибают с ног, караулят на перекрестках, в подворотнях, в сортирах, в альковах. Эти рекламы лезут в нос, в глаза, в уши, в пищу, в кровь, в сердце и – в карман, карман, карман! – ибо все они существуют к тому, чтобы орать:
– покупайте больше (и ломайте) автомобилей, зажигалок, рефрижераторов! – если вы сломали ваш прекрасный автомобиль, мы его починим в двадцать четыре часа, и он будет еще прекраснее, ибо мы нацепим на него два новых прожектора, лишнюю никелевую сетку, радио, зажигалку, часы, пепельницу, аптечку! –
– радио в вашем автомобиле будет услаждать ваш слух, когда вы будете проезжать поля Техаса и пустыню Аризоны! –
– покупайте больше штанов, сапог, посуды, мебели, галстуков, папирос, пилюль от кашля и прыщей! –
– ешьте больше мяса, ветчины, омаров! –
– ешьте больше хлеба и масла! –
– пейте больше кока-кола, кофе, чая! –
– больше! больше! больше! –
– самое хорошее! ни у кого, кроме вас, не будет! и самое дешевое! – вы не имеете права не есть, не пить, не иметь автомобиля! –
(Об этом «больше! больше! больше!» речь будет впереди, в разговоре о кризисе, – это «больше» орет тогда, когда в стране десять с лишним миллионов человек безработных.)
Все запатентовано. Все покрыто тайной неизвестности.
На грецком орехе стоит клеймо продающей его фирмы. Машины, которые ставят это клеймо, их оборудование и их обслуживание стоят дороже орехов. Покупатель за клеймо платит больше, чем за орех. Все запатентовано. Бюро патентов сокрыло тайны патентов.
В аптеках в Америке, как известно, можно обедать, покупать мороженое, помидорный сок, спортивные принадлежности, книги и папиросы, кроме лекарств (а также каждая аптека – шинок). Аптекарям, фармацевтам совсем не надо висеть над унциями и граммами весов. Все запатентовано, и невозможно купить порошочка православной хины, а надо купить хину патентованную, убранную в тюбик, не горькую, а сладкую, причем эти стеклянный тюбик, сладость и красота стоят в десять раз дороже самой хины.
Но это еще не беда, хина, – это указывает на обстоятельство, что не качество товара, а уменье его продать решает судьбы предприятий.
Полбеды, что не покупатель ходит за товаром, а продавец насилует покупателя, ловит его всем, чем угодно, от кредитов, от присылки товаров на дом, – до судов. Полбеды, что покупатель должен бегать от продавца и пребывать во всегдашней зависти, потому-де что – пожалуйста, пожалуйста! больше, больше! так дешево и стыдно каждому американцу не иметь! – а десять миллионов безработствуют, а долларов у покупателя уже нет на самые первые необходимости, ибо ему всунуто радио для автомобиля, когда автомобиля нет, зажигалка для сигар, когда он не курит, и он купил женские туалетные патентованные тайны, но жениться еще не успел. Торговля, равно как и промышленность, свободны по священному праву капитализма. И полбеды, что каждую неделю вдруг выясняется, что некоторая железная вода, которую пил знаменитый боксер (фотография тут же за подписью), и этому знаменитому боксеру – вода и не что иное – дала возможность разбить рожу другому знаменитому боксеру, – так вот эта вода, страшно железная, в упаковке фирмы стоила два доллара, а действительная ее цена две копейки, – и никакого железного чудодейства в ней нет. Бритва «жиллет», от тупых ножей которой страдают россияне, запатентованная в первые годы своего существования, стоила десять долларов. Ныне патентные права изжиты, и бритву «жиллет» дают бесплатно – в качестве приложения к десятку бритвенных «жиллета» же ножичков. Сколько миллионов долларов переплатил американский любитель побриться «жиллетом»?! – То есть полбеды заключается в жульничестве, проверить которое нет сил, ибо каждая проверка упирается в «священные» права свободы собственности и торговли капиталистических китов.
Беда (или полбеды?), что наибольшая статья расхода потребителя направлена на «амюзмент» (амюз – развлекаться), на наслаждения, когда действительно рядовой американец завален штампованными запонками, но не имеет лишних (и нужных) сапог, и всегда имеет радио, и всегда знает последнюю картину М.G.М.
Беда… – концерн лесных строительных материалов вступает в борьбу с концерном каменных (или железобетонных, или асбестовых) строительных материалов (или мясники хотят заставить есть мясо за счет молока, – или нефть решила положить окончательно на обе лопатки каменный уголь, – или синдикат, производящий искусственный шелк, решил убить шелк коконовый), – это в тайне, – это вооружено экономистами, инженерами, миллионами долларов, – это упирается в Уолл-стрит, в Белый дом, в республиканскую партию и в бандитские тресты – бедный мечтатель, желающий построить себе дачку на берегу Гудзона (или купить себе и своей «вумэн» «вайф» или «сюит-харт» – женщине, жене или сладкому сердцу – шелковое, а не «химическое» белье) – здесь он уже ни при чем, – здесь не только реклама, здесь – приказ, повеление, – здесь совершенно ясно, что и люди, и вещи дешевле самих себя, – и статистические выкладки знают, что не миллионы, а миллиарды долларов были отобраны у американцев таким образом – такими образами.
И над всем над этим – всюду, везде, на домах, на заводах, на перекрестках улиц, на церквах, даже на кладбищах, – американские национальные флаги, флаги, флаги, точно сплошной табельный день.
Знавал я в Нью-Йорке человека с Уолл-стрита, чувство к которому я передать не могу за отсутствием слов, передающих подобные чувства. Человек этот лет сорока, миллионер, сух и упрощен в движениях, как хороший перочинный ножик. Он не следует современной американской манере одеваться во все цвета радуги. Он придерживается традиций конца прошлого века, костюмов, символизирующих паровозную трубу. В его кабинете, рядом с тикером, ежесекундно связывающим его с Уолл-стритом, – телефонные трубки прямых проводов в Лондон и в Женеву (к его информатору с заседаний Лиги наций). Он не имеет никаких предприятий. Его метье: давать советы американским миллиардерам из дураков, куда и как вкладывать им свои миллионы, чтобы получать наибольшие барыши. Меньше чем миллионными суммами он не оперирует. Он очень неглуп, и он очень циничен, как полагается ему быть по его профессии. Он знает, если он будет давать плохие советы, безмозглые его пациенты найдут в себе мозгов для того, чтобы от него отказаться. Я увидел этого человека в минуту, когда он положил женевскую трубку. Меня и моего спутника, раскладывая перочинный нож правой руки, он встретил словами: