– Идемте, Владимир Иванович, будем говорить по делу!
Они прошли в высокопотолокий кабинет. Стол хозяина был засыпан книгами о нефтяной промышленности. На стене висела нефтяная карта. Годам к пятидесяти, иной раз, у людей возникает некая ригористичность. В ответственные часы их жизни им кажется, что они никогда в жизни не ошибались, всегда были правы и рассудительны.
– Итак, Владимир Иванович, надо делать нефть! – сказал хозяин. – Читаю эти книги, учусь. В книгах очень много написано о вас, да и вы писали немало, – ваши предложения, ваши нововведения, ваша экспертиза… Мы нашли вас, чтобы просить – пожалуйте, работайте, руководите!.. Вы на нас, на большевиков, очень сердиты? – чем вас обидели? – чем недовольны?.. Вы у Нобеля работали, Нобель сейчас в Париже, один из основных антисоветчиков, – вы конечно имели возможность оказаться в эмиграции, – почему не поехали?.. Давайте говорить и дружески, и по-деловому. Вы ведь из заволожских мужиков?
– Работал я действительно у Нобеля, но полагал и полагаю, что работал я не на него, а для дела и на Россию, на родину, – сказал Владимир Иванович. – То ли потому, что я из мужиков, и всю Россию видел от мужика до самой верхушки, то ли еще почему, – очень я над этим не раздумывал, – но Россию покидать и с народом драться я не считал нужным, остался в стороне, – и оказался правым. Нобель, как видите, в Париже, а мне там делать нечего. Бегать от моей страны я не хочу… Как вы меня обидели? – был у меня дом, была у меня семья, было у меня общественное положение… Дома у меня нет, семьи у меня нет, общественное положение… Но большевиков во всем этом виноватыми я не считаю. Так же они виноваты, как и тот же Нобель, зла от которого, впрочем, я никогда не видел. Виноватой считаю всю историю России. Тем не менее факт, – все у меня было, было шесть человек детей, были деньги, – и остался я вдвоем со старухой. Дело моей жизни – нефть. Ее я знаю. В поезде сюда, да и тогда, когда собирался к вам, я знал, зачем вы меня зовете. Видите – приехал. И буду с вами честен. Работать – хочу, и силы в себе чувствую. Но, как почитаю я, что работал я не на Нобеля, а для дела, – так и сейчас скажу, что на вас, на большевиков, работать я не собираюсь и не буду, а буду работать на Россию и для нефтяного дела. Спорить с вами сейчас мне необходимости нету. Политика – не мое дело. Нобель, говорите, продает сейчас Баку Деттердингу и Стандерту? – делает ошибку!.. Большевики сейчас с Россией, – и я с вами, давайте делать общее дело. Обязуюсь – работать буду честно. Требую – доверия ко мне, во-первых, а во-вторых, свободы моих действий. А также прошу помнить, что я не политик и никак не большевик. В Бога, например, я верую и исповедую его по старой вере. Будучи сам мужиком, не согласен с вами, что каждый, если он пролетарий, – хорош, а каждый, если он буржуй, – плох. Если в чем-либо не буду согласен с вами, – приду и буду спорить. Если не сговоримся принципиально, – разрешите уйти. В чувства друг другу вмешиваться мы не будем.
– По рукам! – сказал хозяин.
– От политики вы меня устраните, – сказал Кондаков.
– По рукам! – повторил хозяин, этот рыжий, очень крепкий и очень подобранный человек.
Нефть! – все эти баррели нефти, мазута, керосина, бензина, лигроина, парафина, которые названы «жидким золотом»! Если девятнадцатый век командовался каменным углем, то на самом деле нефть наступила на каменный уголь мировым командиром, тем командиром, который дает движение, двигает подводные лодки, пароходы, паровозы, автомобили, аэропланы, который зажигает свет от электричества до парафиновых свечей, – это жидкое солнце, – и асфальтирует дороги, и строит города, и лечит больных, и подслащивает сахарином хлеб, и прочая, прочая, прочая. На самом деле нефть есть мировой экономический хозяин и мировой хлеб индустрии. На самом деле самые большие запасы нефти мира в Баку, в Грозном, в Майкопе, в Закаспии, на самом деле нефть есть мировая политическая акция. На самом деле в мировую войну докемалистские турки и немцы отдавали аравийские области для того, чтобы взять Баку и тем самым победить мир, а англичане шли знойными походами от Персидского залива до Каспия, таща за собою флот и человеческую смерть также для того, чтобы взять Баку. Владимир Иванович Кондаков вернулся к работе на нефти, когда в старинной итальянской гавани, в Генуе, собиралась первая международная конференция, на которую позваны были большевики, Чичерин, Литвинов, Красин и Раковский. На этой конференции ни словом никто не обмолвился о нефти, но на самом деле это была конференция нефти, где представлены были три мировых нефтяных силы – формально, юридически не присутствовавшая американско-рокфеллеровская «Стэндерт-Ойль», вежливо скрывшаяся за Ллойд-Джорджа дет-тердинговская «Рояль-Детч-Шэлл», и – советская. И конференция провалилась потому, что Деттердинг не сговорился с Рокфеллером, этот джентльмен сэр Генри Деттердинг, который «не покупает краденого», но скупал довоенные нефтяные акции у бежавших от революции русских промышленников, чтобы стать собственником краденого, который «не имеет дела с бандитами», но писал Леониду Борисовичу Красину рукою чиновника английского министерства иностранных дел, а впоследствии посла Эсмонда Овея, за спиною английского премьера Керзона:
«Министерство Иностранных Дел
19 октября 1921-го года.
Господину Красину.
Сэр!
Маркиз Керзон оф Кедльстон получил сведения от полковника Дж. Бойля, что группа «Рояль-Детч-Шэлл» желает приобрести концессию от советского правительства… полковник Бойль обратился к вам по этому поводу с полного согласия и одобрения правительства его величества…»
Бойль, к слову сказать, был английским разведчиком, был в Баку и служил у Деттердинга. Американцев не было на Генуэзской конференции. Там были французы и бельгийцы. Во Франции жили Нобель, Лианозов, Манташев, прочие. Эти торговали не с Деттердингом, но со «Стэндерт-Ойль». И Викгем Стид, редактор лондонского «Таймса», был прав, когда он злобно телеграфировал своей газете из Генуи на третий день заседания конференции, о том, что:
«Генуя стала спектаклем для большевиков», – и когда через три дня он добавлял, что:
«они (большевики) стали арбитрами конференции».
Над конференцией висело понятие – нефть, то понятие, о котором ни слова не сказали дипломаты, но такое, которое разрушило конференцию, – но такое, где нефть и индустрия – братья, равно, как братья ж – нефть и война, ибо без нефти не пойдут дредноуты и подводные лодки, не поползут и танки, не полетят аэропланы. За нефтью оставалась мировая политика – социалистов со стороны Советов, капиталистов со стороны всего остального мира. Рокфеллер и Деттердинг – не сговорились. Нобель ездил и к Деттердингу, и к Бедфорду, председателю совета директоров компании «Стэндерт-Ойль». Нобелевские инженеры и пайщики сидели по парижским кафе, не развязывая своих чемоданов, ожидая дня, когда Нобель вместе с французами, англичанами, бельгийцами и американцами прикажет им ехать в Баку, в Грозный, в Майкоп на крови большевистской смерти.