Сей новый сан открывал путь к важнейшему. Великий Князь, предвидя близкую кончину Св. Алексия, хотел, чтобы он благословил Митяя на Митрополию. Алексий, искренний друг смирения, давно мыслил вручить Пастырский жезл свой кроткому Игумену Сергию, основателю Троицкой Лавры: хотя Сергий, думая единственно о посте и молитве, решительно ответствовал, что никогда не оставит своего мирного уединения, но святый старец, или в надежде склонить его к тому, или не любя гордого Митяя (названного в Иночестве Михаилом), отрекся исполнить волю Димитриеву, доказывая, что сей Архимандрит еще новоук в Монашестве. Великий Князь просил, убеждал Митрополита: посылал к нему Бояр и Князя Владимира Андреевича; наконец успел столько, что Алексий благословил Митяя, как своего Наместника, прибавив: «если Бог, Патриарх и Вселенский Собор удостоят его править Российскою Церковию».
Св. Алексий (в 1378 году) скончался, и Митяй, к изумлению Духовенства, самовольно возложил на себя белый клобук; надел мантию с источниками и скрижалями; взял посох, печать, казну, ризницу Митрополита; въехал в его дом и начал судить дела церковные самовластно. Бояре, Отроки служили ему (ибо Митрополиты имели тогда своих особенных светских чиновников), а Священники присылали в его казну известные оброки и дани. Он медленно готовился к путешествию в Царьград, желая, чтобы Димитрий велел прежде Святителям Российским поставить его в Епископы, согласно с уставом Апостольским, или Номоканоном. Великий Князь призвал для того всех Архиереев в Москву: никто из них не смел ослушаться, кроме Дионисия Суздальского, с твердостию объявившего, что в России один Митрополит законно ставит Епископов. Великий Князь спорил и наконец уступил, к досаде Митяя. Скоро обнаружилась явная ссора между сим нареченным Митрополитом и Дионисием, ибо они имели наушников, которые старались усилить их вражду. «Для чего, – сказал первый Архиерею Суздальскому, – ты до сего времени не был у меня и не принял моего благословения?» Дионисий ответствовал: «Я Епископ, а ты Поп: и так можешь ли благословлять меня?» Митяй затрепетал от гнева; грозил, что не оставит Дионисия и Попом, когда возвратится из Царяграда, и что собственными руками спорет скрижали с его мантии. Епископ Суздальский хотел предупредить врага своего и ехать к Патриарху; но Великий Князь приставил к нему стражу. Тогда Дионисий решился на бесчестный обман: дал клятву не думать о путешествии в Константинополь и представил за себя порукою мужа, славного добродетелию, Троицкого Игумена Сергия; получив же свободу, тайно уехал в Грецию и ввел невинного Сергия в стыд. Сей случай ускорил отъезд Митяя, который уже 18 месяцев управлял Церковию, именуясь Наместником. В знак особенной доверенности Великий Князь дал ему несколько белых хартий, запечатанных его печатаю, дабы он воспользовался ими в Константинополе сообразно с обстоятельствами, или для написания грамот от имени Димитриева, или для нужного займа денег. Сам Государь, все Бояре старейшие, Епископы проводили Митяя до Оки, в Грецию же отправились с ним 3 Архимандрита, Московский Протопоп Александр, несколько Игуменов, 6 Бояр Митрополитских, 2 переводчика и целый полк, как говорят Летописцы, всякого рода людей, под главным начальством Большого Великокняжеского Боярина, Юрья Васильевича Кочевина-Олешинского, собственного Посла Димитриева. Казну и ризницу везли на телегах.
За пределами Рязанскими, в степях Половецких, Митяй был остановлен Татарами и не испугался, зная уважение их к сану Духовному. Приведенный к Мамаю, он умел хитрою лестию снискать его благоволение, получил от нового тогдашнего Хана Тюлюбека, Мамаева племянника, милостивый ярлык, – достиг Тавриды и в Генуэзской Кафе сел на корабль. Уже Царьград открылся глазам Российских плавателей; но Митяй, как второй Соисей (по выражению Летописца), долженствовал только издали видеть цель своего путешествия и честолюбия: занемог и внезапно умер, может быть, весьма естественно; но в таких случаях обыкновенно рождается подозрение: он был окружен тайными неприятелями; ибо, уверенный в особенной любви Великого Князя, излишнею своею гордостию оскорблял и духовных и светских чиновников. Тело его свезли на берег и погребли в Галате.