Когда смерть смежит наши веки,
Мы отправимся, голые до костей,
На одном плоту, победитель и побежденный,
Через Ахеронт — Марий и Югурта одним этапом.
Цезарь строит план против Индии,
По его указке потекут и Евфрат, и Тигр,
На Тибете — римские полицейские,
У парфян — наши статуи и римская религия;
И общий плот через дымный Ахеронт,
Марий и Югурта — вместе.
На моих похоронах не быть свите с ларами и масками предков,
Не взревет моя пустота из труб,
Ни Атталова мне ложа, ни надушенных саванов —
Маленькое шествие за маленьким человеком.
Довольно, что я захвачу три книги, —
Этот дар Персефоне чего-то стоит.
Моя голая грудь в рубцах —
Вы за нею, вы вскликнете мое имя, вы исправно
Поцелуете меня в губы в последний раз
Над сирийским ониксом, уже разбитым.
«Ныне праздный прах,
Прежде был он невольник страсти».
Припишите к этой эпитафии:
«Смерть, зачем ты пришла так поздно?»
Вы поплачете о минувшем друге —
Так уж водится:
Кого нет, о том и забота
С той поры, как пропорот Идалийский
Адонис и Киферея вопила, раскинув волосы на бегу, —
Понапрасну, Кинфия, понапрасну
Звать теней: наши кости не щедры на слова.
VII
Как я счастлив, ночь, ослепительная ночь,
И постель, блаженная от долгих услад,
И болтовня при свете,
И борьба, когда свет унесли,
И раскинутая туника, и голые груди,
А когда я задремал, она губками
Мне раскрыла веки и сказала:
«Соня!»
Объятья не столько ладов, сколько сплетений рук,
Столько поцелуев, повисающих на губах, —
«Не пускай Венеру вслепую:
Взгляд — поводырь любви,
Парис взял Елену нагою с Менелаева ложа,
Голым был Эндимион, светлый искуситель Дианы», —
Так, по крайней мере, говорят.
Наши судьбы сплелись — так накормим глаза любовью,
Ибо будет последний день и долгая ночь.
Пускай же никакой
День не сможет развязать божьи узы.
Глуп, кто ставит край любовному безумию,
Ибо раньше солнце на вороных конях
Прянет в небо, ячмень родит пшеницу,
Реки хлынут к истокам, рыбы станут
Плавать по суху,
Чем положится мера для любви.
Наливайся, плод жизни, покуда так!
С сухих венков осыпаются лепестки,
из сухих стеблей плетут корзины —
Так вдохнем же сегодня любовный вдох —
завтра судьбы захлопнутся, и кончено.
Ты целуешь без конца, а все мало.
Не болеть мне о других — я по смерть —
Кинфиин.
Если быть таким ночам — то долго мне жить.
Если быть им многим — то я сам бог:
До поры до времени.
VIII
Господин Юпитер, помилуй несчастную,
Ибо лишняя смерть украсит твой счет:
Время летнее, воздух спекся,
Задыхается земля под палящим Псом,
Но не это главное,
А то, что она не чтит всех богов:
Ведь такие упущения в былое время
Сокрушительны бывали для юных дам
И их кухонные обеты были писаны вилами по воздуху и воде.
Что ли Венера озлобилась на соперницу
И исполнилась зависти картинная краса?
Или обошла ты Юнону Пеласгийскую?
Или охулила Палладин зрак?
Или это я сам тебя сглазил бесконечными комплиментами?
Вот и приходит в стольких бедах замкнуть бурную жизнь
Кроткий час последнего дня.
Ио мыкалась, мыча, много лет,
А теперь, как богиня, пьет из Нила.
Ино, чокнутая, бежала из Фив.
Андромеда брошена была чудищу, но чин чином вышла за Персея.
Каллисто в медвежьей шкуре бродила по аркадским выгонам,
А на звездах ее был черный покров.
И когда подойдут твои сроки, подступит твой час покоя,
Вдруг самой тебе станет смерть в угоду,
И ты скажешь: «Рок мой тот же,
Чудно тот же, что у Семелы»,
И поверишь, и она поверит по опыту,
И средь всех меонийских красавиц в славе слóва
Ни одна не воссядет выше, ни одна не оспорит твое первенство.
Вот теперь сноси свою долю бестрепетно,
Или злой Юпитер оттянет твой смертный день —
Чтоб Юнона не почуяла. Старый блудень!
Или, может, явись моя молоденькая —
И самой Юноне каюк?