АЛЕН БОСКЕ
«Пророков спросили…»
Пророков спросили:
— Умирают ли боги?
Пророки сказали:
— Откуда мы это знаем?
Их спросили:
— Этот мир бесконечен?
Они сказали:
— Нам это тоже интересно.
Их спросили:
— Тело — это форма души
или душа — это форма тела?
Они сказали:
— Мы тоже об этом спрашиваем.
Их спросили:
— Будет ли жизнь после смерти?
Они сказали:
— Мы надеемся, но мы не уверены.
Их спросили:
— Восполняет ли истина неистину?
Они сказали:
— Хорошо бы, если бы так.
И тогда пророков убили,
а вопросы, еще того страннее,
стали задавать
баобабу, рекам,
диким козам, красному камню,
летучему ветру
и были рады
толковать по-своему
их большое-пребольшое молчание.
«Два дивана…»
Два дивана:
на одном человек, на другом —
Бог. Между ними — книга,
она цвета плоти и крови.
Человек говорит потихоньку:
«Это я ее написал».
Бог в ответ ему шепотом:
«Это я ее диктовал».
Помолчали,
а потом книга говорит:
«Это я родила вас обоих,
человек и Бог,
одинаковые и очень непослушные».
Раскрывается и вбирает их в себя.
Два дивана стоят пустые.
РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ
О фонтанах
Иногда
я воистину их знал, водометы,
непостижно стеклянные деревья.
Они были — как будто мои слезы,
в исполинских снах
вмиг пролитые и потом забытые.
Так забыть ли мне,
как небесные тянутся ладони
в гущу стольких теснящихся вещей?
Я ль не видел безмерного величия
старых парков, вставших навстречу нежным
полным ожидания вечерам,
или бледных песен, вставших из уст
дальних дев, и перелившихся через
край напева, и ставших явью,
словно чтобы отразиться в открытом
зеркале прудов?
Но лишь вспомню я обо всем,
что постигло фонтаны и меня, —
и я чувствую в струях вновь и вновь
тяготу паденья.
Я вас знаю, ветки в отклоне,
голоса-огоньки,
и пруды, повторявшие лишь берег
сдвинуто и бледно,
и вечерние небеса, которые
отшатнулись, выгнувшись и темнея,
от обугленных закатом лесов,
словно не об этом мире они мечтали…
Так забыть ли, что звезда звезде как камень,
каждая замкнувшись от ближних
сфер? что все миры лишь сквозь плач
узнают друг друга? Быть может,
для кого-то мы сами — в небесах,
и они на нас смотрят вечерами,
и поэты их поют нас. Быть может,
к нам несутся мольбы или проклятья,
но не долетают до нас,
ближних Бога, мнимого в наших высях,
в ком их вера, в ком их потеря,
о котором их одинокий плач
и чей образ, как отблеск ищущих
их лампад, мимолетным веет светом
по разрозненным нашим лицам…
РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ, 2
Здесь конспективных переводов нет, и контрастов размеру подлинника — мало: по большей части это перевод верлибров верлибрами. Когда я сдал большой заказ на Э. Майстера, то стал осторожно интересоваться, почему этого лютого мизантропа поручили именно мне. Один сказал: «потому что он очень похож на вас», другой: «потому что он очень непохож на вас». Не знаю, достаточно ли этого, чтобы считать перевод экспериментом.
Т. С. ЭЛИОТ
Первый хор из «Убийства в соборе»
— Встанем здесь, встанем перед собором. Здесь нам ждать.
Беда ли нас гонит? прибежище ли тянет наш шаг
К соборным стенам? Но какая еще беда
Для нас, для бедных, бедных женщин из Кентербери? Давно
Все несчастья нами изведаны. Нет над нами беды
И нет нам в соборе прибежища. Но есть предчувствие: быть
Деянию, а нам быть свидетелями при нем. Оно
Гонит наш шаг к собору. Свидетельство наше — за нами.