– Спасибо, Андрюша.
– За что, за что?
– Так это правда? – сказала Кольцова и двинулась ближе.
– Правда, правда! Только теперь я счастлив. Эту неделю мы не будем расставаться.
– Неделю?.. Ах да! Ведь вы опять уезжаете… и вы должны ехать! Я буду еще счастливее, потому что теперь я думаю о себе последней. Вы не будете убиты, а если… а если… Не сердитесь, Леонид Петрович, теперь я знаю, как быть счастливой!
– Думать о других?
– Нет. Это похоже на мораль. Но давать всем приближающимся нужное им счастье. Любить их.
– Но меня больше других?
– Если вы от этого счастливы – хорошо.
Третий вторник
В. Д. Финити
Сегодня провожала мужа. Мне хотелось плакать, не скрою, но я заметила, что все провожавшие крепились, и я сдержалась. И потом, это могло бы показаться лицемерием. Конечно, Алексей Петрович ничего не знает, но я сама-то знаю. Мне стало досадно, что в голову мне приходит Ипполит… не надо, не следует! Я внимательно стала смотреть на озабоченное, какое-то посеревшее лицо мужа, чтобы отогнать от себя другое лицо, с выпуклыми карими глазами, темными усами, полное и розовое. Другим оно показалось бы несколько животным. Может быть, это и правда, но минутами я забываю об этом. Конечно, это – минуты слабости, но они мне всего дороже. Все это так недавно, так неожиданно случилось, как говорят – налетело, что я сама еще не могу сообразить, как это могло произойти. У меня бывают секунды странной рассеянности, будто меня только что разбудили, и я смотрю на себя словно со стороны. Сейчас мне трудно представить, что уезжающий – мой муж, Алексей Петрович. Конечно, я люблю его, но у меня не было слабости, не было забывания чего-то при нем, и никогда не было. А с Ипполитом было; вероятно, потому я его и люблю. Но иногда он мне бывает противен. Будто что-то осветит его по-другому… Может быть, это и называется «опомниться»? Я не знаю. Страшная лень думать! Муж целует и крестит Сережу, поднимает его. Подняв вуаль, я замечаю, что у меня все лицо мокро от слез.
– Не надо, Аня, так огорчаться. Все будет прекрасно. Если бы поезд не должен был сию секунду трогаться, я бы во всем призналась мужу, и поступила бы нехорошо. Нужно мучиться и выворачиваться самой. Но я что-то не очень мучусь, вот в чем дело. Рядом пожилая дама, не отрываясь, целует молодого офицера. Мне хочется увидеть его лицо, но дама не отпускает: все целует и крестит, крестит и целует. Если он похож на мать, он должен быть очень красив. Не представляешь себе, что этот молодой человек, Алексей Петрович – все едут сражаться и могут быть убиты. Вагоны такие же, как для поездки в Крым, за границу, в словах кондукторов нет ничего особенного, и отъезжающие такие, как часто бывают отъезжающие. Женщины плачут, но когда же они не плачут? Вот я заплакала, вспомнив о любовнике… Боже мой, Порчев – мой любовник! И он ждет меня у подъезда вокзала… Надо не позабыть отослать Сережу с нянькой домой. Неужели Алексея Петровича убьют? Говорят, там, на месте люди чувствуют себя спокойнее и проще. Я этому верю. Но я так боюсь мертвых, т. е. покойников… Я даже не была на похоронах дяди Марка. Муж стоит уже на площадке. Еще раз целую его. Плачу, сморкаюсь.
– Не оступитесь, сударыня, поезд сейчас трогается! – говорит мне из окна молодой офицер. Он действительно очень красив, но совсем не похож на мать.
– Аня, условимся так, голубка: думай обо мне крепко, крепко в третий вторник, от сегодняшнего считая. И я буду думать.
– Да. Ну, и что же выйдет?
– Вот мы посмотрим.
– Третий вторник? Хорошо.
– Я, конечно, буду писать. Не забудь позвать Вяжлинского. Сережа что-то кашляет.
– Хорошо, хорошо.
– Смотри, не забудь. Ты сам, Сережа, напомни маме, чтобы позвонила доктору.
– Я не забуду.
Фигура Алексея Петровича пошатнулась и двинулась; Сережа побежал вперед козликом. Старую даму вела под руки молодая девушка и ливрейный лакей. Да, нужно отыскать няньку и отправить с мальчиком. Но ее нигде не видно. У фонаря ждет Ипполит!.. Как же с нянькой? Эти старухи так бестолковы!
– Мама, где же няня?
– Я не знаю, я сама смотрю, где она.
– Бог с нею! Она приедет… Поедем вдвоем!
– Я хотела зайти еще в одно место…
– Не стоит, мама. Поедем домой – папы нет!
– Ты все равно сейчас ляжешь спать.
– И ты ложись.
Няньки так и не отыскали. Пришлось ехать домой. Не знаю, видел ли Ипполит, как я садилась на извозчика. Ну, позвоню ему, извинюсь… А то правда: я как-то устала сегодня, да и неудобно, отчасти, в первый же день отлучаться из дому.