– Не знаю, я ничего не заметила.
– Да я ничего не утверждаю… сегодня мне самой показалось, что я ошибаюсь.
– Нет, лучше всего, если бы скорей приехали все наши… особенно Лелечка. Я даже сама удивляюсь, как о ней соскучилась. Вы не обижайтесь, Ираида Львовна, но, знаете… все это: тишина, природа, простые люди, это все прекрасно, но все мертво, и ах, как неинтересно!
шутливо продекламировала Ираида Львовна.
– Совершенно неверно. Я не потому ищу бури, что там есть какой-то покой, а именно потому, что там никакого покоя не может быть. Я люблю бурю за то, что она буря.
– Полно, Полина, какие у вас бури? вы сами их создаете… дуете на блюдечко с водой и думаете, что вот полный шторм… В сущности, конечно, это не важно, раз вам так нравится; чем бы, говорится, дитя ни тешилось… Только не нужно обманывать себя.
– Ах, милая, да чем же жить, как не обманом, что бы без него была наша жизнь? и любовь, и искусство, разве это не обман?
– Нет, это – не обман… Обманывать потому невыгодно, что очень легко принести другим вред, а самой остаться в дураках.
– Не все ли равно, хоть день, хоть час прожить, полно, интересно, красиво! вот в чем главное… красиво и трепетно.
– Так все это делается гораздо проще и без всякого обмана, Полина, а то ведь человек легко может стать смешным, а уж тогда какая красота!
– Сколько вам лет, Ираида Львовна? – совершенно неожиданно спросила Полина.
– Тридцать, а что?
– Откуда у вас это спокойствие, эта рассудительность? Елена Александровна меня гораздо лучше понимает.
– Я думаю, что тут дело не в годах, а просто Лелечка, в сущности, такая же беспризорная, как и вы, а что касается спокойствия моего, так это вы мне льстите… какая же я спокойная? Вот Полаузовы, те, действительно, спокойные люди, и то еще не совсем. Если бы они были совершенно спокойными, они были бы гораздо веселей и радостней, а у них, вы правы, покуда еще лики постные, а если у спокойного или святого человека лик постный – это значит, и в спокойствии, и в святости его есть какой-то изъян. Святой человек должен каждую минуту радоваться и веселиться, смотреть на все радостными и спокойными глазами.
– Знаете что, Ираида Львовна? мне кажется, что вы под старость пойдете в монастырь.
– Это оттого, что я про святость-то заговорила? Нет, милая моя, я не такой человек.
– Ах, вы не говорите, это со всяким может случиться… Я ведь тоже очень религиозна. Если бы у меня в жизни случилось какое-нибудь крушение, ничего бы, ничего не оставалось – я бы тоже пошла в монастырь, это так красиво! свечи, черное покрывало… экстазы.
– Красиво-то это красиво, да монахиня-то из вас вышла б преплохая… в монастырь нужно идти в полной силе, а не тащить туда какие-то обломки, которым больше ничего делать не осталось.
– Нет, нет! вы мне дали идею. Осенью непременно поеду в Новодевичий.
Дома их ждало письмо от Леонида Львовича, где он писал, что Елена Александровна все еще прихварывает, и неизвестно, когда выедет, что сам он все не может получить отпуска и не особенно торопится с этим, поджидая, когда совсем поправится его жена, что все благополучно и в конце концов они обязательно приедут в «Затоны».
Письмо это чем-то не понравилось Ираиде Львовне.
– Бог знает, что брат пишет! размазывает что-то, что Лелечка нездорова… ведь не настолько же она нездорова, чтоб не могла ехать, а если несколько недомогает, так это лишняя причина, чтобы скорей отправляться в деревню. Про себя плетет тоже какую-то неопределенность. Поневоле вспомнишь Полаузовых.
Полина Аркадьевна таинственно заметила:
– По-моему, Правда Львовна, там – большая драма.
– Ну, какая там может быть драма?
– Нет, уж вы мне поверьте! еще когда мы уезжали, так все были так перепутаны, что я очень, очень боюсь какого-то несчастия.
– Знаете что, Полина, вы так не говорите. Кто знает? может быть, у вас – дурной язык… вы тут что-нибудь будете болтать про несчастия, а несчастие случится.
– Разве это возможно? – вдруг необыкновенно заинтересовавшись, спросила Полина.
– Ну, конечно! не надо никогда накликать беды.
Глава 4
На самом деле ошибались в своих предположениях и Полина Аркадьевна и Ираида Львовна. Конечно, и Леонид Львович давал сведения неверные: Елена Александровна не была нисколько больна, вместе с тем драмы никакой не было, но – нельзя было бы сказать, что все обстояло благополучно.
Вернувшись из Риги, Елена Александровна увидела, что муж ей во всем поверил, или сделал вид, что верит, отнесся ко всему доверчиво и просто. Да, Лелечка ездила в Ригу к сестре Тане, соскучилась по дому и вернулась раньше срока. Так считалось и считал сам Леонид Львович, а может быть, только подчинялся тому, что считалось, но делал это добровольно и свободно, почти весело, и потому никак нельзя было приписать Лелечкиному путешествию или ее неожиданному возвращению ту перемену, которая наблюдалась в ее муже. А перемена была столь заметная, что бросилась в глаза сразу. Как только Елена Александровна приехала, она спросила: «Что с тобой, Леонид! что-нибудь случилось?»