– Ты куда-нибудь собираешься или выходишь?
– Нет… Особенно никуда не собираюсь, а что?
– Нет, я к тому, что ты одета так, как для выхода.
– Да, я думала было пойти, а потом не захотелось.
Зная Лелечку переменчивой и фантастической, Леонид Львович не счел это доказательством особенной ее нервности.
А между тем Елена Александровна, видимо, волновалась. Она все быстрее ходила по гостиной, то смотря в окно на пустую набережную канала, то перелистывая альбомы у стола, ничего, казалось, не видя.
У Леонида Львовича была одна только мысль, как бы подготовить Лелечку к предстоящему разговору. Не зная, с чего начать, – он молчал; молчала и жена, ходя все быстрее. Наконец, будто устав, она опустилась в кресло, но разговора не начинала. Наконец, будто про себя, она произнесла: «Фу! как это глупо!»
– Что именно? – отозвался муж. Так как Елена Александровна не отвечала, то он еще раз повторил: «Ты сказала – глупо… что ты имела в виду?».
– Так… я сказала на свои собственные мысли. Я не могу, Леонид… понимаешь, не могу…
– Чего же ты не можешь?
– Ничего! Ни жить так… ни чувствовать, ни думать так я не хочу!..
– Что же я могу сделать? как ты живешь – еще немного я знаю, но что ты думаешь и чувствуешь – я не знаю нисколько.
– В том-то и беда, что ты ничего не знаешь… Отчего же ты не знаешь? Кому же знать, как не тебе?
– Оттого, что ты мне ничего не говорила, как же навязываться…
– Зачем же ты не спросишь? не узнаешь, не посоветуешь, не побранишь? я совсем растерялась, а тебе как будто все равно.
– Милая Лелечка! зачем же я буду тебя бранить! за что? Разве что-нибудь случилось?
– В том-то и дело, что покуда ничего не случилось… а между тем, я дрожу, как перед бедой…
– Через неделю, я думаю, можно поехать в деревню… – произнес Леонид Львович успокоительно.
– Ты думаешь, от этого что-нибудь пройдет? я там с ума сойду в этой деревне!
– Тебе же так хотелось туда ехать… там будут Пекарские, Лаврентьев, Полина уже там…
Елена Александровна снова вскочила и сказала, повышая голос: «Ни за что! Они мне надоели уже зимой».
– Просто ты сегодня в дурном расположении духа; я уверен, что через минуту ты пожалеешь, о чем говоришь… я говорю не о том, что друзья могут надоесть, но откуда такая озлобленность? – Мне никого не надо! никого не надо! и не говорите мне про знакомых… притом один вид твоей сестры мне действует на нервы.
– Конечно, раз мы поедем к Правде в гости, будет трудно ее не видеть. Ну, если хочешь, поедем куда-нибудь на дачу, где никого нет… в Финляндию, что ли…
– Стоит ли об этом говорить! не все ли равно, где жить?
– Конечно, все равно! – ответил Леонид Львович, думая о Лилиенфельд.
Он ответил так просто и серьезно, что это, казалось, удивило его жену. Она вдруг прекратила свою ходьбу и ласково подсела к мужу на диван.
– Отчего ты у меня ничего не спросишь? Может, я виновата перед тобой, ты бы меня побранил, и мне было бы легче.
– Ну, что ж разбирать вины друг друга. Может быть, ты и виновата, может быть, и я виноват…
– Нет, я одна виновата! я одна! в чем же ты виноват? что был слишком добр и верил мне?
– Я виноват в том, что полюбил другую…
Лелечка будто не поняла и повторила слова мужа:
– Ты полюбил другую?
– Да, – еле слышно ответил Леонид Львович, – Зою Михайловну.
– Я так и думала! Я так и думала! Я с первого взгляда поняла, что это за мерзавка! И что в ней находят хорошего? сушеная вобла! Одевается, конечно, ничего, но безвкусно; с ее деньгами всякая могла бы быть одета.
Помолчав, она спросила почти спокойно: «И что же, давно у тебя роман с этой? Какие вы все тряпки! Представляю себе, как она косила своими глазами, когда объяснялась с тобой!., подумаешь, царица Клеопатра! недаром она в „Сову“ делала такое декольте! только ты ей по дружбе посоветуй вперед не делать… Это совсем не по ее фигуре…»