– Может быть, тогда и я не знала, чего хотела.
– А теперь знаете?
– Теперь я стала умнее.
Лаврик, наклонившись, вдруг поцеловал руку Елене Александровне и ласково прошептал:
– Только не путайте и не обманывайте меня! Я ведь всему поверю!..
Лелечка вдруг закричала на всю поляну:
– Да, конечно, я вас путаю, я обманываю, я вру! Я – лживое создание, как все женщины! я вами играла… Я вам советую, Лаврик, съездить в «Озера»; там, может быть, вам укажут простой и настоящий путь жизни. Или даже дома беседуйте чаще с Орестом Германовичем и Ираидой Львовной, но не смейте говорить о любви! не смейте говорить и думать обо мне тоже! и посмотрим, какая выйдет у вас простая и честная жизнь без любви и кому она будет нужна!..
Она быстро встала и пошла к своей лошади. Лаврик следовал за ней, повторяя: «Елена Александровна! Елена Александровна!» Но та шла, не оборачиваясь, без его помощи вскочила в седло и исчезла таким же галопом, каким она выехала из ворот Лаврентьевской усадьбы.
Лаврик машинально посмотрел на часы, хотя этот жест нисколько не привел ему на память, что он уговорился с Полиной Аркадьевной встретиться на этом месте.
С быстро удалявшимся топотом Лелечкиного коня смешался звук других копыт, приближавшихся с другой стороны. Лаврик все стоял у того же пенька, где только что сидела Царевская, и думал, как он будет жить без любви. Вместе с тем ему казались непонятными и весьма ненадежными в своей неопределенности как слова, так тем более чувства и желания Елены Александровны.
Неужели несовместима простая, светлая и радостная жизнь с тем, что все и он, Лаврик, называли любовью? Неужели привлекательность не более как игра, сложности происходят от обмана и недостатка искренности и весь ансамбль является соединением легкого волнения в крови, какой-то любовной чесотки, неопределенного беспокойства, повышенного самолюбия и огромной, пустой скуки? Топот лошадей все приближался, и на дорогу выехали два всадника, из которых в одном Лаврик без труда узнал Стока; другой был тем офицером, очевидно, который тогда здесь же проезжал с англичанином в бричке. По-видимому, поляна, на которой находился Лаврик, была конечною целью всадников, потому что, выехав на нее, они спешились и, привязав лошадей у въезда, медленно пошли к месту, где, спрятанный теперь в кустах, находился Пекарский. А может быть, это была просто остановка во время прогулки, потому что ничего особенного луговина, поросшая донником, из себя не представляла. Лаврик лениво соображал это, боясь главным образом, как бы они не помешали его свиданию с Полиной Аркадьевной, о которой он вдруг вспомнил, совсем было позабыв на некоторое время. Казалось, приезжие не обращали большого внимания на окрестность, ведя все время оживленный разговор вполголоса. Слов их Лаврик не слышал, да, по правде сказать, и не слушал, весь занятый собственным беспокойством. К тому же его поразили лица приезжих; не столько лица, сколько их выражения; они были до крайности спокойны и вместе с тем являли какую-то напряженность, почти восторженную. Трудно было себе вообразить, чтобы в данную минуту этих людей могло коснуться не только такое докучное и ленивое беспокойство, которое владело Лавриком, но и подлинная, но опять-таки какая-то тяжелая, сама себя выдумывающая и в сущности пустая ажитация, образчиком которой могла служить только что бывшая здесь Лелечка; а о вздорном трепыхании Полины смешно было бы и вспоминать. И между тем это не были лица людей, отрешенных от всех волнений и человеческих чувств… Наоборот, казалось, что они выражали предел стремления и желания, но очень просветленного и чем-то преображенного. На их скрытого зрителя нашел как бы столбняк, и неизвестно, сколько бы времени он продолжался, если бы внезапный поворот, внешний, но не менее изумительный, не спутал еще более его мыслей. И как это ни странно, это внешнее движение как бы вернуло Лаврику слух. Действительно, в ту же минуту, как он увидел, что младший, став на колени, поцеловал руку другому, он услышал явственно его слова:
– Боже мой, Боже мой! неужели это будет завтра?! На что старший ответил:
– Да, так мне писали из Праги.
Тогда первый, подняв в каком-то радостном исступлении руки к небу, громко сказал:
– Как могут жить люди, не знавшие таких минут?! – Затем они поцеловались и молча направились к своим лошадям. Особенную странность этой сцене придавало то, что мистер Сток был в верховом костюме, а его спутник в обычной офицерской форме.
Вероятно, прошло минут десять, как они уехали, а Лаврик все еще сидел неподвижно, не зная, спит ли он, или бодрствует. Наконец вышел из-за куста и, подойдя к тому месту, где только что Фортов стоял на коленях, увидел слегка помятые стебли цветов.